Пётр I. Пророчество - страница 3

Застряла и мешает, дышать не разрешает. Наталья Софью раздражает. Наталье Софья угрожает. Кто с мачехой стравил стрельцов, В итоге не найти концов. Хотя виновница поступка – девица Софья, властолюбка. Дочь Милославских, однозначно. На мать Петруши смотрит мрачно. Дошло до распрей в царском доме. Все всполошились в доме. Кроме той, что возьмется втихаря тут верховодить за царя. Соблюдены формальности. Миф выгоден реальности, Преподнеся как данность божественную странность. В глубинах подсознания величие как мания. К породности в нагрузку. Не даст царевне спуску. Вот ей уже за двадцать пять. Она про все желает знать. Кого замаслят калачи. Кого и сбросят с каланчи. Кто, встав с утра не стой ноги, понес на правеж батоги. Когда с минуты на минуту произойдет в России смута. Вращался циферблат на Спасской, луч солнца в неподвижной стрелке и звезды в серебре и злате на голубой блестят тарелке. В центральной килевидной арке Часы над древним четвериком. Славянский шрифт в аршин на башне громадной. С ней заводит шашни.

Сестра, напастей желав ехидно, всем насолила б, хоть не солидно. Терпимость – жмурки. Глаза застила, ждала всенощно и пропустила. Сестрице крайность не чужда, когда возникла в ней нужда. Других бессовестно гнобя, затем, чтоб восхвалить себя. Превыше всякого вранья Поставит собственное «Я». И не сочтет за оскорбленье принять все тяготы правленья. Ей в летаргию легче впасть, чем титул потерять и власть. Должна смотреть с опаской в оба, столь энергичная особа в сношениях дворца и люда в набат не грянули покуда. Дозорных вышек флюгера сигналят ей: пора, пора. Простой расчет, как ловкий трюк. Политиканство чистых рук. Агенты Софьины шныряют. Она ж, довольная собой, бунтовщиков приободряет и провоцирует разбой.

Нет ни согласья, ни единства. Погромом вызваны бесчинства. Кого на копья и в тиски да изрубили на куски. Печати красной домогались… Ишь, как над властью надругались.

Втянувши с быстротою сильной Москву в воронку бури пыльной Небесной кары обрамленье. Вихрь. Вечер. Светопреставленье. Резни инициаторы-глашатаи, ораторы столп. Площадь. Суматоха как пляска скомороха.

Чем неотступнее запросы Стрелецких требований гул, Тем обличительней доносы на тех, кто Софье присягнул. Сестрицы-регентши активность перерастает в агрессивность. Разнообразя смену масок, она не пожалела красок. Кто призван публику смущать, не может краски не сгущать. Искусно Софьюшка-царевна толпу до бунта возбуждала. Ей чтобы подлость провернуть, придется здорово рискнуть. Обозлены и полупьяны из некой вольницы буяны им не заткнуть подачкой рот – Переворот. Переворот никто не против, только за! Разбой. Шумиха и буза.

За драпировкой трона весь диктаторский апломб и спесь. Там эгоизм ее бездушный. С оттенка лика золотушным, забеленным до синевы. Непривлекательным. Увы! И, видимо, сознательно. Дефект замазан тщательно. Суфлершин профиль и анфас за ширмой прятался не раз. Манипуляции нередки. Иван и Петр марионетки Хованский допускал промашки – стрельцам разнузданным поблажки. Счел верной службой государям весь учиненный беспредел. Дабы никто потом не смел их, обзывать бунтовщиками, хоть после драки кулаками махать абсурдно в темноте. Злодеи биты да не те.

Впустую сестринское злобство и своеволие напрасно. С тем, кто умен и скор в решеньях, шутить становится опасно. Не приведет уже на царство ее природное коварство. Брюзжит юродивый напевно: «Не быть тебе в чести, царевна!» Брюзжит, аж заикается. Спешит, аж спотыкается. Хихикнув, съежится в комок. И рот закроет на замок. Не взаперти. На паперти. Вериги. Обносился. Осклабился, прищурился, исчез, запропастился. За ради онемения юродивым видения. Еще чего за ради? И спереди и сзади юродивым виднее, кто из людей умнее, кто нищ, кто обеспечен. Кто гением отмечен.