Пока мы шли в столовую, как назвал трапезную Карамзин, я внимательно запоминал дорогу. Никогда нигде не блуждал раньше, так что запоминалось хорошо. Да и ноги словно знали, куда надо идти.
В столовой было людно. Меня поразило, что надо самим брать большие подносы и выбирать себе еду из стоящих на большом столе блюд, а потом садиться за маленькие столы, чтобы уже приступить к обеду. Возле стола на меня напал ступор. Я не видел ни одного знакомого мне блюда, кроме, разве что, хлеба. Но стоять долго я всё же не решился и потому набрал всего помаленьку, чтобы уже понять, что я буду в итоге есть, а что лучше больше не хватать. Держась Дмитрия, чтобы не потеряться в этом странном месте, я сел за стол и уже хотел приступить к трапезе, как вдруг…
– Петя! Ты что, правда, с Агушиным подрался? – я замер, не донеся ложку до рта, положил её на тарелку и медленно обернулся, пожирая глазами стоящую рядом со мной рассерженную девушку. Наташа, сестрица моя старшая. Единственная душа живая, коя любила и переживала за меня. Сколько слёз ты обо мне пролила о брате своём неразумном? Всё-таки это рай, и пускай он такой неправильный, и пускай здесь магия и волшебство есть, пускай. Зато и Наташенька здесь живая и здоровая. Спасибо тебе, Госп… – я не закончил свою истовую и горячую молитву, потому что только сейчас осознал, что Наталия одета так же, как и все остальные девушки: тёмно-зелёная юбка, не прикрывающая даже колени, рубашка, обнажающая руки, и всё остальное, что и на других. Господи, срамота-то какая. И даже долгополого кафтана у меня под рукой нет, чтобы прикрыть сестрицу от нескромных взглядов. Выдохнув, чтобы немного успокоиться, прекрасно понимая, что все девушки здесь одеты одинаково, и парни настолько уже к этому привыкли, что я один, как телок на них взгляд останавливаю, я умудрился буркнуть в ответ, и даже снова взять в руки ложку.
– А ты, Наташка, чего здесь делаешь?
Наташа сложила руки на груди, глядя на меня, нахмурив брови. Тут только я обратил внимание на то, что её длинные светлые косы… что их нет. Когда она распускала их и даже просила подсобить ей гребешком разобрать, то могла сесть на них. Я сжал руку, славно почувствовав их шёлк, как у обреза, который китайцы привезли, с посольством ещё к деду приезжавшие. Сейчас волосы Наташкины чуть уши прикрывали, полностью шею обнажив. Господи, да что это такое? Девки стриженные, с голыми ногами, да ещё и учиться удумали наравне с мужчинами.
– Я здесь учусь, Петенька, согласно закону о повсеместном образовании от одна тысяча семьсот пятого года, который император Борис Владимирович Годунов подписал собственноручно, собственно, как и ты, если тебе память всё-таки не отшибло, – ядовито произнесла Наташа. – А вот ты никак, похоже, не можешь ответить мне на простой вопрос: зачем ты подрался с Агушиным? Неужели ты не знаешь, что этот выродок настучит родителям, а те деду начнут нервы трепать? А ведь дед у нас с тобой не юноша уже. Может быть, ты всё-таки перестанешь его подставлять?
Она говорила что-то ещё, а я зацепился за имя императора и прокручивал его в голове снова и снова. Годунов? Какой-то Борис Годунов – император? Да как такое вообще возможно? Как? Нет, я не идиот, и уже давно понял, что, похоже, нахожусь в другом месте, не в своей родной Российской Империи, и это всё не плод моего больного воображения, потому что я всё мог бы представить, и магию, и девок стриженных, обучающихся совместно с мужчинами, но Борис Годунов – император? Это точно не привычный мне мир. Только вот не слышал я никогда такого, что со мной приключилось ни от кого, ни от еретиков или заморских купцов и послов. Про переселение души мне поведал индийский посол с дарами и посланием, когда за столом речь зашла о душе и мирских деяниях, я тогда только посмеялся над ним. Язычники, они и есть язычники. Но зря, видать, посмеялся.
