– Это что ж такое? – ругала меня мать, – Все дети как дети, а этот Кохтур не успел выйти из дома, – уже весь уделался как поросёнок…
В нашем Колымском поселке было две невзгоды: мороз зимой и комары летом. Комаров было столько, что когда они садились тебе на спину, если ты был одет в чёрное (комары почему-то любят садиться на чёрное), их оказывалось столько, что твой пиджачок становился серым от сплошной комариной массы, как от роящихся пчёл…
Как-то к концу короткого лета мать мне и сестре пошила сетчатые шаровары. Где уж ей удалось раздобыть сетчатую ткань для накомарников – одному богу известно.
Надев на себя эти шаровары, я с важным видом вышел из дома. А тут как раз мой друг и сосед Коля Кучерявый бежал мне навстречу. Они с родителями вернулись из отпуска и несколько месяцев пребывания Коли на ридной Украине, напрочь отучили его от русской речи. Подбежав ко мне, Коля стал балакать со мной на, понятной только ему, мове. Я же стоял удивленным, считая, что он дурачится, но потом понял, что у него не получается говорить по-другому, и так уж случилось, что съездив к себе на родину, он вернулся оттуда хохлом.
Мы зашли на территорию детского садика – ходили там, катались на качелях. Коля рассказывал мне какие-то смешные истории и делился, как мог, впечатлениями от поездки. Потом мы поднялись на деревянную горку – сидели на ней и грелись последним теплом предосеннего солнца. И тут Вовка, Колин брат, из-за детсадовского забора стал звать его домой. Мы спрыгнули с горки вниз, и вскоре я заметил, что одна нога у меня оказалась голой, а сетчатая штанина аккуратно распоротой сверху донизу – по-видимому, за гвоздь зацепился, прыгнув с горки…
Как ругала меня мать за порванные шаровары – я не помню. Дня через два она прострочила на машинке вдоль разорванной штанины.
– На, Кохтур! – сказала она мне, подавая шаровары, – Иди, снова лезь по заборам, прыгай с крыш! Хорошо хоть прошлый раз ногу не распорол!..
В поселке появился ларёк. Домик на полозьях притащил бульдозер из-за трассы, когда там закрыли шахту. К домику сделали завалинку, пристроили высокое крыльцо, внутри оборудовали прилавок.
Ассортимент продуктов в ларьке был невелик. Здесь продавали крупы, пряники, конфеты. Сюда же привозили хлеб и молоко из соседнего посёлка Арэка. Из окна нашего дома ларёк был хорошо виден. Как только машина отъезжала от ларька, мать отправляла меня туда за молоком. С бидончиком в руке и деньгами в другой, я стоял в очереди, где собиралось много народу, в маленьком помещении было душно и хотелось скорее на волю…
Был случай когда, получив 3 литра молока, я выскочил из ларька, запнулся о стоящую под углом металлическую рейку от навесного замка, и кубарем слетел с высокого крыльца, слегка поцарапав колено. Все произошло так молниеносно, что осознание падения пришло уже на земле. Бидончик был пуст.
– Не убился, Кохтур? – осматривала моё колено мать, – Бог с ним, с молоком.
– Да я снова схожу, там его ещё много!
– Ну, иди! – снова дала мне деньги мать.
– Под ноги смотри! – кричала она мне вслед…
Когда я учился во втором классе, мать как-то, открыв мой дневник, обнаружила, что я не записал домашнее задание. – И что ты сейчас будешь выполнять? Почему не записал? Вот иди теперь узнавай, где хочешь.
– Я сейчас к Оленю сбегаю, – обрадовался я.
– Иди, Кохтур! Почему у Славика Олейника все записано, а у тебя нет? Чем ты там занимаешься на уроках?
