Как у него всегда и водилось – паразитируя на попытках чужого героизма. Ибо, блуждая в потёмках начала взрослой жизни, Кенарь нашёл не только «Регги» Доммаже, но и одного из её паладинов, Гошу Крепиницкого. Этот дебилоид, знаменитый пылкостью обличительных речей, ужас ретроградов педколлектива, выдумал показать какой-то акробатический номер на кромке забора пришкольного участка. Забрался наверх, и стал там шутейно шагать, выделываясь цаплей подобно канатоходцу, но, как говорили в его кругах, «сорвался тапком»… И совсем не на шутку «сел» пропоротым боком на стальной колышек ограды…
– Господи! Да помогите хоть кто-нибудь! – металась легендарная «Регги» между растерянными, примолкшими и притихшими сверстниками – Сделайте хоть что-нибудь! Его же нужно как-то снять…
– «Скорую» вызвали, приедет – снимет… – довольно бессердечно утешил рационалист Торфянов.
– Он же кровью истечёт! – вопила Доммаже, указывая на стонущего Гошу, скрюченного в нелепой позе кильки на вилке. – Смотрите, как хлещет! Не доживёт он до «Скорой»…
Тут и выпало блеснуть бытовым здравомыслием влюблённому Кенарю. Пользуясь всеобщим замешательством, он приказал – и все без слов подчинились – скинуть нагрудные красные ленты выпускников, и сложить их петлями, три в одну. Кенарю довелось видеть, как опускают гробы на полотенцах, и теперь роль ритуальных полотенец играли праздничные ленты.
Крепницкого взяли в две петли, с обеих сторон от его идиотского, но чертовски опасного ранения и аккуратно – ведь забор был невысок, скорее декоративный, чем настоящий – сняли с кровавого штыря. Недостатка в руках спасателей не было, тут столпилось полшколы, и большинство – парни. Но вот мозги оказались только у Серёги…
– Ты мой герой! – истерически взмявкнула прекрасная Доммаже, размашисто поцеловала Кенарева, думая, что в щёку, но попала в губы, после чего рванула оказывать первую помощь распростёртому на стоптанном газончике мосластому нескладному, по виду уже и безжизненному, телу Гоши.
Теперь выпускницкие ленты служили уже не гробовыми полотенцами, а наоборот – спасительными бинтами. Регина рвала их и накладывала умело: фехтовальщиков очень основательно учат первой помощи на случай спортивных колющих и резаных травм.
– А вот нечего было выделываться! – цинично, хоть и не без зависти, прокомментировал Дима Торфянов жалкую участь приятеля, прозванного за худобу и костлявость «Кошей», с намёком на «Кощея». Сегодня все убедились, что Гоша-Коша отнюдь не бессмертный…
Кенарев же, в общем-то, совершенно равнодушный к судьбе Гоши, тем более, что тот «сто пудов» сам виноват – ходил гоголем, всем видом подчёркивая своё превосходство и статус фаворита…
Как и любой неумный человек на его месте, он принял простой и банальный жест благодарности за проявление особой симпатии, надежду на вожделенные «особые отношения»…
II.
О происхождении таких, как Сергей Кенарев, говорят – «пролетариат умственного труда», хотя проще сказать – «ни рыба, ни мясо». То есть, конечно, когда-то унылая вереница безликостей, приведшая в итоге к нему, была крестьянами, как и подавляющее большинство жителей тогдашней, до агрессивности аграрной страны. К хорошему привыкаешь быстро, но ещё быстрее забываешь плохое. Избяная, лапотная память в роду Кенаревых стёрлась до полной неразличимости. Бабка ещё могла бы рассказать, как лебеду кушала и с лубяной котомкой пешком в город на заработки тридцать вёрст поутру ходила – но… не хотела. И её понять немудрено!
