Из глаз хлынули слезы, слава богу, в зале не было ни единой живой души, и никто не стал свидетелем моих рыданий. Дрожащими руками я расстегнул барсетку, вытащил ручку и сунул ее в карман покойному, потом, продолжая всхлипывать, положил в гроб свой мобильный телефон, пачку бумажных носовых платков, расческу…
Почти теряя сознание, я поправил волосы покойного, его челка упала на лоб, я попытался уложить ее как надо, и рука моя не ощутила ледяного холода, лицо Егора было теплым. Оцепенев от страха, я замер над гробом.
Стукнула дверь.
– Господи, Иван Павлович, – воскликнул вошедший Юрий, – вы один, у открытого гроба! Ну кто разрешил!
– Он… теплый, – прошептал я, – лицо… волосы… упали… а…
Трофимов обнял меня и стал выталкивать из зала.
– Ваня, голубчик, – с жалостью уговаривал врач, – вам показалось, это истерика. Егор умер. А насчет тепла… Вы просто сами замерзли, вот вам и почудилось. Ну зачем, зачем вы трогали покойного? О господи! Эй, кто-нибудь, сюда…
Я плохо помню дальнейшие события, вроде бы появилась симпатичная девушка в белом халате, протянула мне рюмочку.
– Пейте, пейте, – велел Юра и почти насильно влил в меня темную жидкость.
Глаза медсестры были слегка раскосые, «японские», но не карие, а голубые… Вдруг они стали огромными. Я отчетливо увидел небольшую родинку на одном веке и то ли заснул, то ли упал в обморок…
Резкий звук прорезал кромешную тьму. Я машинально сел и охнул. Немилосердно болела голова, а во рту был мерзкий вкус, словно я поужинал протухшей кошкой. Несколько секунд понадобилось мозгу, чтобы оценить ситуацию. Я сижу на своей кровати в пижаме, на тумбочке разрывается от гнева телефон, не мобильный, а домашний стационарный аппарат, в окошечке определителя четко высветился номер звонившего, он мне хорошо знаком, вот только головная боль мешает сообразить, кто же меня беспокоит посреди ночи.
– Алло, – медленно сказал я, взяв трубку.
– Ваня, – донеслось из тьмы, – слышишь меня?
– Да, – подтвердил я, – это ты, Егор? Что случилось?
Не успев произнести последнюю фразу, я издал вопль. Сразу перестала болеть голова, я вспомнил все: известие о кончине друга, похороны, свою истерику, медсестру с раскосыми голубыми глазами и родинкой на веке…
– Ваня, – повторил Дружинин, – ты меня слышишь?
– Я умер?! Да? Скончался? Мне стало плохо на твоих похоронах, – зашептал я, оглядывая свою спальню, – но этого не может быть…
– Ваня, возьми себя в руки!
– Да, да, вы кто? Зачем прикинулись Егором?
– Это я и есть.
– Нет!!!
– Не бросай трубку!!! Вдруг не смогу дозвониться! Ваня! Это я!!! – заорал Дружинин. – Я попал в ужасное положение, мне страшно, я могу умереть! Помоги!
– Не может быть, – забубнил я, поражаясь сходству голоса шутника с голосом друга, – невероятно! Я сам видел твой гроб…
– Ваня, ты же заметил, что мой лоб теплый, а Юрка испугался, уволок тебя прочь и потом напоил снотворным.
– Чем? – тупо спросил я.
– Все потом! – закричал Егор. – Все объяснения позже, не ровен час связь прервется или батарейка сядет. Ты мне веришь?
– Нет, конечно, покойник не может звонить из могилы.
Из трубки прозвучал смешок.
– Ты даже и не представляешь, насколько прав! Помнишь Ригу, дом отдыха и девушку, рыжую… ну? Кто потом бегал лечиться, а?
Я онемел. Был, был в моей биографии неприятный случай, но рано или поздно любой мужчина может оказаться в подобной ситуации.
Мы с Егором поехали отдыхать в Латвию, которая для советского человека являлась почти заграницей, выпили и, уж простите, купили себе девушку, одну на двоих. Понимаю, что сейчас низко пал в ваших глазах, но из песни слова не выкинешь. Девица оказалась умелой, а мы с Егором были под сильным градусом, поэтому, потеряв осторожность, забыли про изделие № 2, да и не опасался народ в то время СПИДа, боялись триппера. Через пару дней у меня и у Дружинина обнаружились неприятные симптомы, поход в туалет превратился в пытку… Завершилось наше приключение в кабинете подпольного венеролога, которого нашел Егор. Ни он, ни я, естественно, никому никогда не рассказывали о неприятной коллизии, просто сделали соответствующие выводы и стали осторожнее. И вот сейчас какой-то шутник голосом скончавшегося Егора напоминает мне о давно похороненном сюжете.
