– Ты просто не хочешь иметь обязательств, – делала вывод Светлана, а Ирма только загадочно молчала. Она не любила совсем уж открываться кому-либо, не любила рассказывать ни о себе, ни о своих обязательствах. К примеру, Светлана понятия не имела, как и при каких обстоятельствах у Ирмы появился сын Павлик. Любила ли она тогда? Возможно ли это в принципе? Зная Ирму, можно было бы легко поверить, что она вообще сделала себе искусственное оплодотворение как последний, самый сильный акт ненависти к мужскому полу.
– Я не хочу иметь проблем. Видишь вот, сколько у тебя проблем. А ведь у тебя и муж, и работа.
– Да. У меня муж, – вздохнула Светлана.
Время катастрофически быстро исчезало, как и шоколад на блинчиках. Пора было домой. Телефон она отключила, чтобы хоть на пару часов отвлечься, и теперь с неохотой думала о том, что его придется включать. И придется снова идти туда, домой, сидеть, слушать ругань. Разве в этом счастье? Разве об этом она мечтала, когда мечтала о любви?
И ведь вроде все было сделано правильно и не хуже, чем у других. Была большая любовь, она могла еще, если постараться, вспомнить, как ждала свиданий и звонков. Как боялась, что он не придет, что не решится на серьезные отношения. Что не станет связываться с девчонкой из общаги.
Когда они познакомились, она училась на лечебном факультете второго МОЛГМИ на «Юго-Западной», в новеньком, но уже почему-то обшарпанном здании. Она краснела при словосочетании «мочеполовая система», боялась отчисления и ждала на вокзале маминых банок с вареньем, которые та передавала с проводниками. Константин стал для нее принцем, ее мечтой, ее надеждой на светлое будущее. Он был серьезным, взрослым и красивым, и он любил ее. А когда на втором курсе она залетела (а чего еще можно было ожидать от девушки, краснеющей при словосочетании «мочеполовая система), он не бросил ее, не заставил сделать аборт, не потребовал оставить его в покое. А ведь мог! Сколько было таких случаев, особенно с ними, с теми, кто оказался в Москве на птичьих правах.
Светлана хорошо помнила, как целую ночь не спала, боясь, что эта задержка не просто так. Тест на беременность ей помогла достать Лера, у нее была знакомая с третьего курса, у которой был тест. Тогда с тестами в аптеках было очень плохо, купить их просто так, за деньги, было почти невозможно. А если учесть, что денег у Светланы было разве что на пачку лапши быстрого приготовления…
Лериной знакомой с третьего курса, по ее же собственным словам, этот тест уже ничем не мог помочь. Лежал в ящике комода, а рядом уже стояла колыбелька. А у Светы еще был вопрос. Еще могла случиться одна полоска. Она думала, что же это будет, если она увидит эти самые две полоски, как станет тяжело дышать, а жизнь моментально усложнится во сто крат. Ей только восемнадцать лет, второй курс, общага. Что скажет мама? Как признаться Косте? Неужели рожать? Вдруг Костик ее пошлет подальше, как послали многих других? Если так, она родит сама. Вырастит сама, как в «Москва слезам не верит». Уже и так живет в общаге…
Полосок оказалось две, сбылся самый страшный кошмар. Кого-то же ведь проносило, но не ее. Как много было в общаге девчонок бесстрашных, смешливых и видавших всякое, сменивших множество «друзей», имевших дорогие украшения, носивших шубы. Их проносило, они знали все о контрацепции, и не из медицинского курса, а из практики. А вот Светлану не пронесло. Надо же, не пронесло. Один-единственный мужчина за всю ее молодую жизнь, и все, на́ тебе. Если ты беременна, это очень временно. Пришлось идти и, обливаясь холодным потом, признаваться. Светлана чувствовала себя маленькой и глупой, чувствовала себя полной дурой, а он, Костик, только вздохнул, ласково провел по ее волосам и тихо прошептал:
