– Ловко придумано! – восхитился Гэндзиро.
– Я три дня и три ночи думала, глаз не смыкала, – сказала О-Куни.
– Превосходно, совершенно превосходно!
Вот о чем втайне сговаривались О-Куни и Гэндзиро, обуянные подлыми устремлениями под соединенным действием похоти и жадности. А тем временем верный дзоритори Коскэ, которому не спалось от жары в его комнатушке у ворот, вышел во двор. «Такой жары, как в этом году, еще не было», – бормотал он, обмахиваясь веером. Прохаживаясь по саду, он вдруг заметил, что калитка в ограде приоткрыта и легкий ветер раскачивает ее. «Странно, – сказал он себе, – я же сам закрыл ее, почему она открыта? Ого, да тут и гэта стоят… Кто-то пробрался к нам, не иначе. Не нравится мне поведение соседского шалопая и госпожи О-Куни, уж не снюхались ли они?»
Он на цыпочках направился к дому, уперся руками в каменную ступеньку и заглянул в комнату. Услышав, что собираются убить его господина, которому он поклялся служить, не щадя живота, Коскэ рассвирепел. А так как нрава он был в свои двадцать с небольшим лет горячего, то, забывшись, яростно шмыгнул носом.
– О-Куни, – испуганно прошептал Гэндзиро, – здесь кто-то есть!
– Экий ты, однако, трус, – сказала О-Куни. – Ну кому здесь быть?
Все же она невольно насторожила уши и сразу почувствовала, что рядом кто-то затаился.
– Кто это там? – окликнула она.
– Это я, Коскэ, – отозвался дзоритори.
– Каков наглец! – вскричала О-Куни. – Как ты смел среди ночи приблизиться к женским покоям?
– Мне было жарко и душно, я вышел освежиться.
– Господин сегодня ночью на службе, – строго сказала О-Куни.
– Да, я знаю. Каждое двадцать первое число он ночью на службе.
– А если знаешь, то почему ты не у ворот? Сторож должен зорко охранять ворота, а ты осмелился покинуть свой пост, да еще явился освежаться в сад, где одни только женщины! Смотри, это тебе так не сойдет!..
– Да, – сказал Коскэ, – я сторож. Но я обязан сторожить не только ворота. Я охраняю также и дом, и сад, я охраняю здесь все. И я не стану смотреть только за воротами, если в покои проникнут воры и набросятся с мечами на моего господина.
– Послушай, любезный, – сказала О-Куни. – Если господин благоволит к тебе, это не значит, что ты можешь своевольничать. Ступай в людскую и спи. В этом доме покои охраняю я.
– Вот как? – сказал Коскэ. – Почему же, охраняя покои, вы оставляете открытой садовую калитку? В открытую калитку пробралась собака, гнусная скотина, не знающая ни благодарности, ни чести, и эта скотина, жадно чавкая, пожирает самое ценное в доме моего господина. Я простою здесь в засаде всю ночь, но дождусь ее. Глядите, вот валяются гэта, значит в дом кто-то забрался!
– Ну так что же? – сказала О-Куни. – Это пришел господин Гэндзиро, наш сосед.
– И для чего же господин Гэндзиро пожаловал?
– Это совершенно не твое дело! Ты дзоритори, ступай и охраняй ворота.
– Однако и господину Гэндзиро хорошо известно, что по двадцать первым числам наш господин находится на дежурстве. Странно, что он явился к нашему господину в его отсутствие!
– Ничего странного. Он явился вовсе не к господину.
– Да, не к господину, а к вам. И по какому-то тайному делу.
– Как ты смеешь? – возмутилась О-Куни. – Ты что, подозреваешь меня?
– Ничего я не подозреваю. Странно только, что вам пришло на ум, будто я подозреваю. Мне кажется, всякий на моем месте удивился бы, узнав, что в дом, где одни только женщины, среди ночи забрался мужчина.
