Долго Сана никак не могла взять в толк, почему мать с мужиками может спать вместе, а с женщинами никогда не спит. И что именно для нее лучше? Когда она раздольно спит одна или теснится с матерью? Наверно, все же мужики-постояльцы лучше…
Иногда, по выходным, к ним в гости захаживал школьный учитель физики и математики Степан Андреевич.
Может, частенько задавалась девчушка вопросом, он приходился им дальним родственником? Сана всегда в тот день получала подарок, а потом мать выпроваживала девочку на улицу. Кем бы и ни был для них с мамой учитель, тот с самого первого класса терпеливо занимался, проводил дополнительные занятия, если девочка начинала не понимать тот или иной предмет, скатываться на четверки.
Чем старше становилась Сана, тем сильнее и сильнее разгоралось в ней любопытство. И ее начинали мучить вопросы: почему это ее мать то спит с ней, то нет и кто все-таки у нее отец?
По ночам за стенкой слышалась непонятная ей возня: противный скрип вконец расшатавшейся кровати, сопенье, кряхтенье и звонкое повизгивание матери. Девочка росла и начинала многое понимать. Она стала со вниманием ко всему прислушиваться. До нее доносились обрывки слов и отдельные фразы.
Становилось ей понятно: откуда брались подарки, почему мать часто куталась в платок, пряча от чужих глаз лиловые пятна то на шее, то на плечах. И главное – это она тоже поняла, почему братишки у нее удивительно разные и не похожи ни на нее, ни друг на дружку.
Прибегала Сана со школы, сама кормила подросших пацанов и всю остальную живность: кур, утят, двух поросят. Огород требовал к себе постоянного внимания. Чем старше становилась девочка, тем большую часть забот по дому перекладывала мать на ее худенькие плечи.
Какие уж тут уроки? Когда их было ей готовить? И зачем стараться ей учиться? Работа в коровнике пятерок по литературе не требовала. То, что можно вкалывать и не дояркой, в голову ей и не приходило…
Степан Андреевич забежал к ним как-то в воскресенье, когда мать околачивалась дома, и с ходу устроил той приличную выволочку:
– Ты что же, Людка, такое-то творишь, а?
– А что я… что я? – то ли и на самом деле мать ничего не поняла, то ли она поначалу решила сыграть в непонимание.
– Ты не понимаешь, да? – горячился гость, угрожающе наседал на мать, и та попятилась назад.
– Степа-Степа, да Бог с тобой! – запричитала она.
– Людка! – он тряс кулаком перед самым ее носом. – Ты зачем же дочку свою губишь, не даешь ей заниматься? Хочешь, дурная, чтобы она пошла по твоим же стопам, повторила твою судьбу?
Видно, его выпад разозлил мать, она угрюмо огрызнулась:
– А чем же, интересно, она, моя судьба, тебе не нравится?
– Чем? – учитель снова начал заводиться. – Всю жизнь провести на ферме посреди коров? Что хорошего ее может тут ждать? По кругу ничего нет. До станции два километра. Пешком и в грязь, и в снег. Хорошо еще, что железная дорога близко к нам прошла. А то мы все тут, как степные волки, жили бы, выли бы. Парни после армии домой не возвращаются, остаются в крупных городах. Невест полно, а женихов-то и нет. А у тебя дочка учиться может. Одна и надежда на то, что она куда-то сможет поступить. Ей нужен приличный, не то слово, отличный аттестат. Я ее с самого первого класса на медаль тяну! А ты… что тут творишь? Мать ты ей, в конце концов, или не мать?
– Ну, мать, – женщина исподлобья глянула на него. – Я мать, а ты, Степа, ее отец. Если бы ты мне помогал, то мне не пришлось бы… – она обиженно прикусила губу.
