– Как же, не раз уже…
– Аккурат перед самым развалом Союза учебный корпус отгрохали всем на загляденье. Командующий округом совещание проводил со всеми командирами частей. Специализированные классы оборудовали. По стрелковой подготовке, по тактической. БМД одна стояла в разрезе.
Помня, что в 88-ом тут, на территории Одесского военного округа, проводились последние крупномасштабные учения, на которых сам Горбачев присутствовал, Малахов озадаченно качнул головой:
– Не видел я в поле ничего похожее. В смысле корпуса…
– Стояло до поры и до времени. Сначала сняли полы и потолки. Потом не стало окон. Следом исчезла крыша. Стены по кирпичику, один к одному, разобрали. Аккуратно разобрали. Был бы кто-то чужой, то торопился бы, действовал с оглядкой. А тут нет. Значит, команда с самого верху пошла. Так вот оно где, оказывается, сидит «враг народа», – Кондрашов усмехнулся. – Осталось только вычислить его, супостата.
Недолго думая, Жека нацелился своим указательным пальцем:
– За полигон зам командира дивизии Дубовой отвечает?
– Он самый. Вкупе со всеми остальными и с нашим Ильиным. А ты глянь на нашего командира дивизии генерала Бабича. С ним постоянно два мордоворота, на лицах которых написано, что они спустились с Кавказских гор. Чем он занимается? Вечно он в разъездах. К нему не подступишься. Окружил себя непроходимой стеной. Сами творят по кругу одни безобразия, а берутся судить других. Создали ГКЧП. Так называемая гарнизонная комиссия по расследованию чрезвычайных происшествий. Устроили свое судилище. Рассуждают о нравственности, нормах морали и права. Сами сплошь и рядом воруют, сами развели коррупцию, протекционизм. Ханжи и лицемеры…
– Ты, Роман Николаевич… – Малахов задумчиво водил пальцем по краю гранчака, – а ты не боишься, что я тебя этого и того…
– Ты? – глядя на него, начальник ВДП грустно усмехнулся. – Ты… нет, – он покачал головой. – Ты на этакую подлянку не способен.
Качая в пальцах опорожненный стакан, Малахов прищурился:
– Откуда такая уверенность?
– Ты, Палыч, за все это время комбригу еще ни одной докладной записки ни про кого не настрочил. Ни на одном совещании ни одного командира, ни одного начальника службы не поднял и не подставил перед комбригом. Хотя запросто мог бы сделать. Мог?
– Мог, конечно, – Малахов пожал плечами. – Но зачем?
Не стал Жека особо распространяться о том, что у него свои методы работы, нравятся они кому-то или нет.
– Вот-вот, мог. И не один раз. Стараешься все сам всегда и везде во всем разобраться и добиться исполнения. Жалеешь ты их. Но не все у нас правильно понимают. Многие люди принимают за твою слабость. Привыкли, что их вкладывают и без этого не могут работать. Хорошего обращения к себе они не понимают. А Ильин напрямую обо всем в дивизию стучит. Открытым кодом на всех замов, на комбрига строчит…
– Зачем? – удивленно моргнул неприятно пораженный Малахов. – Вроде бы, ему как ни к чему. А как же честь бригады? Или ему на нее наплевать? У него, у Ильина, совсем другие идеалы?
– Себя Ильин хорошеньким перед начальниками выставляет. И под комбрига яму он эдак, на всякий случай, копает. Не поступит Грищук в академию, Ильин и в этом случае будет претендовать на его кресло. В борьбе за место под солнцем для них все средства хороши…
Занятия подошли к концу, и Малахов вернулся к штабу, подошел к его двухэтажному зданию из красного кирпича с тыльной стороны и позвонил в дверь, ведущую в полуподвальное помещение.
