– И как только ты выполняешь обязанности жреца? Твоя быстрота совсем не подходит к торжественной медлительности верховного служителя богов.
– Самое тяжелое наказание для него – не двигаться и молчать, – отвечала за мужа Неферт. – Зато после жреческих обязанностей никому покою не дает.
– Я считаю самым важным и почетным своим делом быть верховным жрецом в Оне в храме Ра, – возразил жене Рахотеп. – Все мы здесь царского рода и жречеством крепим царскую власть. Это наш священный долг. Хотя в Менфе[12] весь ремесленный люд поклоняется Птаху, бог Ра стоит выше всех богов.
Нефермаат наклонил голову в знак согласия с братом. Старший из них, он был медлителен, настоящий важный сановник и верховный жрец.
– Поговорим о моем деле, – нетерпеливо напомнил Хемиун.
Нефермаат неторопливым жестом поправил пояс на повязке, ответил:
– Никогда не следует спешить в великих делах. Все вы – мои дорогие гости. Охладимся пивом, выпьем живительного вина и обсудим.
Итет стукнула легким молоточком, вошел слуга, и она приказала принести угощение. Хемиун досадливо хмурился, думал, что отцу и в самом деле некуда спешить. Все у него сделано: дети выросли, у всех есть дело. Усыпальницу он построил тебе такую, что о ней все говорят в Белой Стене.
Слуги поставили на низкие столики прохладные напитки из подвалов, медовые сласти, печенье. Госпожа знаком показала, что больше ничего не надо.
Хемиун нетерпеливо ждал, почти ни к чему не прикоснувшись. Когда все отставили бокалы и приготовились, молодой зодчий развернул свиток и начал рассказывать. Рахотеп удивленно слушал и весь напрягся, словно готовился броситься в борьбу. Нефермаат, слушая, скептически улыбался, зато Итет не сводила восхищенных глаз с сына. Молодой, сильный, полный кипучей энергии, он унаследовал от отца представительность и осанку, но в противоположность ему был быстр. Загоревшийся и взволнованный, он рассказывал горячо и убежденно. Когда он кончил, Рахотеп, подавшись вперед, как для прыжка, резко спросил:
– А ты подсчитал, сколько потребуется на твое сооружение камней, рабочих? Сколько для них еды, инструментов, древесины и всего другого? Не подумай, что говорю из зависти… Но ты задумал сделать невозможное. Мы с твоим отцом много раз руководили построением больших храмов и хорошо знаем, сколько для этого надо сделать. Да и брат подтвердит – невозможное ты задумал.
Нефермаат медленным наклоном головы выразил согласие.
– Напрасно ты задумал такое невиданное огромное дело. Вся Кемет обнищает, и все равно до конца не доведешь. Много у нас недостроенных пирамид.
– Отец! Я хочу прославить себя великим строительством!
– Скорее ты прославишь себя как разоритель страны, слезами народа прославишься. Мой совет: пока не поздно, уменьшай размеры. И зачем тебе делать пирамиду сплошной каменной? Я думаю, и брат Хуфу, да будет он жив, здоров и могуч, не согласится на такую стройку, которая грозит разорением и не будет окончена. Наш великий отец Снофру, чей голос правдив, не решился бы на сооружение, которое опасно для Черной Земли.
– У деда Снофру, чей голос правдив, было три усыпальницы, а дядя будет строить одну, – раздувая ноздри тонкого носа, сердито возражал Хемиун. Его надменная голова еще более откинулась назад, жесткий рот упрямо сжался.
Рахотеп, внимательно слушавший, сказал:
– Я полностью согласен с братом. Не надо тебе говорить о таких размерах. Уменьшай их на сто локтей по высоте и столько же по сторонам. И это будет очень внушительная гробница. Нарядишь ее белым алебастром.
