– Так чего же, коли ты ему как сын был, чего же он тебя отпустил-то?
– Я думал об этом долго, наверное, страшно ему было, еще больше ко мне привыкать, чтобы потом опять не было чего, сам решил, как руку себе с гангреной отрезал. Мол, чего потом по чуть-чуть, раз и все.
– Все равно не понимаю.
– Чтобы его понять, голубка моя, надо, как он, всех любимых сердцу людей потерять.
Он сунул руку за пазуху и протянул Соньке сверток, та потянула за алый шнурок и распрямила бумагу. Грамоте, в отличие от Ивана, не была обучена и потому просто посмотрела на красивые завитки букв, на печатьв виде семейного герба, скрутила и обратно отдала Ивану.
– Вот так вот, Сонька.
Девушка улыбнулась и, осмелев, обняла его за руку. Глянула на него своими карими почти вишневыми глазами, которые от солнца казались еще более темными:
– Какой ты молодец, Ванечка, ты теперь гордость наша. Как хорошо, что ты вернулся. Это хорошо, что пуля-то свое дело сделала.
Иван огорчился, совсем не о том он донести хотел. Простота Соньки смутила его. «Ну да ладно»,– подумал он, чувствуя пылающую щеку у своей руки.
– А ты как жила тут?
– Да чего, с меня, как с гуся вода, Авдотья вечно гоняет, работать по дому заставляет, только и говорит, что о женихах да свадьбе. Надоела она мне, и говорить о ней нечего. Сама невенчанная всю жизнь ходит.
И снова затянулось долгое молчание. Иван, не привыкший к таким разговорам, не знал, что ответить.Они брели, Сонька не отпускала руку Ивана, сердце ее билось очень быстро, глаза горели. Какой он все-таки стал, высокий, красивый. Иван боялся сделать лишнее движение, и потому шел достаточно скованно и почти не дышал, щеки его пылали не меньше.
– Сонь,– сказал он решительно, повернувшись к ней, и замер.
– Чего ты?
– Я о тебе все время думал. Скучал о тебе.
– Конечно, ты же мне как брат, – вспыхнула Сонька и потупилась.
– Может быть, был, а теперь вот встретил тебя, и, кажется, Сонь, кажется, я в тебя влюблен. И был влюблен. Помню, как тебя за косу дергал, а ты ругалась и ножками топала. А мне так нравилось. Я думал, какая ты, что уж сватали наверно, я как вольную получил, сразу в деревню поехал, тебя искал, к отцу еще не заходил. А как увидел обомлел.
Сонька смотрела на него глазами, которые поблескивали как два огонька. Ведь и она думала о нем, мечтала, представляла. Он взял ее за плечи.
– Ты ничуть не изменилась. Я ведь еще в детстве все решил!
– Чего ты решил?
– Что ты женой мне будешь.
– Женой? – еле слышно пробормотала Сонька, она глядела на него и не могла ничего поделать с руками и ногами, которые точно деревья стали неподвижными. А ведь Иван слукавил, барин ему не просто так вольную дал, говорили они как-то вечером, что, мол, пора бы Ивану и семью завести, на что парень Александру Митрофанычу отвечал, что, мол, в деревне девчонка есть, любит ее, и потому вернуться хочет. Барин думал – думал, да решил отпустить. А потому говорил Ивану: «Мол, мой дом – твой дом. Если решишь обратно ко мне на службу – всегда знай, только рад буду, с женой приезжай, коли захочешь».А о том, что Иван сын казака, барин и не знал, парень ему о том не говорил, боялся, что на службу отдаст.
– Да, Сонька! Женой! Я ехал сюда с одной мыслью! Коли не поздно! Я сватаю тебя! Тетка твоя отца моего всегда уважала, так она же будет непротив!
– И сейчас уважает, Ванечка, да как же это все быстро.
– А чего ждать! Вот чего! Ты мое предназначение! Как Джульетта!
