Письма из Канавии. Рассказы - страница 16

Последний шёл Зигмас, он-то мочютэ и сказал: «Посмотри, там твои индюки за водкой в магазин пошли!» Смотрит мочютэ и впрямь вышагивают, огромные белые «птички» в тридцать кило каждая! Втроём! И как тут не поверишь, если в этом магазине кроме водки и спичек ничего другого не продают! Тут и думать, и гадать не надо, когда вся деревня вдребодан пьяная. Аккурат десятого числа «пашалпу» выдают. А ведь еще в старину говорили: «Не давай рыбу, дай удочки!» Чудят там в Европе, а мы за голову хватаемся, если она еще у кого-то на плечах осталась…

Говорил знакомый немец, уписывая мочютины помидоры: «Вот как вступите в Евросоюз, так тоже будете есть „картонные“ помидоры!» Повезла дочь в далёкую Московию подруге своей палендвицу и сыр, так они с дочкой сыр съели, а палендвицу мужу отдали, сказав при этом: «Он всё ест!» А ведь когда-то литовская палендвица деликатесом слыла. Да, видно не помогают европейские указы, мясо то прожевать нельзя… сама видела, как сосед навешал в свинарнике погремушки, не стало от этого мясо лучше, а свиньям веселей. Только народ потешается… в очередной раз.

Смех смехом, а мне сегодня хоть плачь навзрыд. Встала я утром и обомлела. Вчера еще всё зеленело, а утром намело – сугробы до пояса. Смотрю, у курятника две головы из сугроба торчат: одна белая, другая черная. Подхожу: Одиллия и Одетта! Две курочки мои, отношения, между прочим, не классические – подружки. Сердце у меня ёкнуло. Захожу в курятник и вижу: петух в дальнем углу недвижный лежит, от пеструшки одни перья остались, а у «купчихи» алые сережки давно уже побелели. Хорёк порезвился на славу! Упала я там же в сугроб и заплакала. Подошел ко мне сосед и утешает: «Что вы плачете, у вас же в доме туалет тёплый!»

И впрямь на всю деревню, на шестьдесят дворов, только у нас в доме канализация…

А мне кур жалко, так жалко, что дальше и говорить невмочь…

Мочютэ – бабуля (лит.)

Рожанчюс – молитва славящая деву Марию и Господа ((лит.)

Мищёс – молитва (лит.)

Вешпоти – Господи (лит.)

Пашалпа – пособие по беработице (лит.)

Клебонай – обращение к ксёндзу (лит.)

Скеланжес – копчёное мясо в мочевом пузыре (лит.)

Палендвица – копчёная мясная вырезка (лит.)

Никогда еще для Лоретты ноша не была такой тяжелой, никогда те триста метров, которые ей предстояло пройти, не были такими невыносимо долгими. Лоретта шла как в беспамятстве, спотыкаясь и качаясь из стороны в сторону: «Только бы не упасть, только бы никто из знакомых не попался навстречу!»

Снег тяжелыми хлопьями быстро заметал её следы, воровато шныряла между туч луна, освещая пустынные улицы – люди готовились к Рождеству.

Вот, наконец, и роддом. Лоретта подошла к двери, оставив пакет у двери, не оборачиваясь, пошла, почти побежала обратно к дому.

Не знала Лоретта, что эта дверь давно уже заперта на зиму и больше месяца никто не пользуется этим входом. Страх словно ослепил её, не увидела она, что на чистом снежном покрове крыльца нет ни единого следа.

Все бы дальше произошло, как это бывает в таких случаях. Нашли бы утром замерзшее тельце новорождённой малютки в большой продуктовой сумке, возбудили бы уголовное дело по факту её смерти, но одна маленькая случайность оборвала эту цепь предопределённых несчастий.

Дежурная медсестра подошла к запертой двери, пытаясь через запотевшие стёкла рассмотреть, дорогу к роддому. На приём к врачу должна была придти её знакомая. Дорога была пустынной и она уже собиралась отойти от двери, как взгляд её упал на крыльцо и на странный пакет у двери. Быстренько одевшись, она выскочила через другой вход и, обогнув здание, подошла к крыльцу. Да, предчувствие её не обмануло. Подкидыш! Прижав сумку к груди, медсестра побежала в здание. Ребёнок был жив, это была девочка, свежая кровь на пуповине говорила, что младенец совсем недавно родился, возможно, в этот же день. Тотчас же сбежался весь персонал, поглазеть на «ангелочка», девочка живо двигала ножками и ручками, морщила лобик и, наконец, зашлась в крике. Её тут же пристроили к «молочной» мамаше, у которой дня три тому назад родился сын.