Закончилась эта история весьма странно: Александра почти не заболела. Ребенок, который когда-то, по мнению врачей вообще не должен был выжить, столь тяжелы были роды и так она болела после рождения. Её и мыли по возможности, как можно реже – она имела обыкновение болеть после каждого купания. Ричка перестал лупить сестру, отец впервые не прикоснулся к купленному в тот вечер пиву. Мочютэ повезло больше всех: благодаря легкому недомоганию внучки ей не пришлось ехать в гости, куда ей вовсе не хотелось.
* Динкит иж ча! Аш ужмущу юс! – Убирайтесь вон! Я убью вас! (лит.).
**Ман людна буво – Мне стало тоскливо (лит.).
– Смотрите, опять этот старик сидит, – продавщица Вильма, отдернув занавеску, посмотрела на крыльцо.
Заведующая вышла из магазина и вскоре вернулась. Не вышло у нее прогнать старика. Он как сидел, уставившись в одну точку, так и продолжал сидеть. Никого и ничего не видя. Не видя, как мальчишка ухватил один из трех кульков с ягодами из его сумки. Не видел, как рассыпались ягоды из второго кулька. Старик приходил вместе с первыми посетителями и уходил, когда магазин уже запирался.
Проходил сезон клубники – в сумке у старика появлялись семечки. Похоже, покупатели не очень интересовали старика. Смотрел он сквозь них покрасневшими слезливыми глазами, плохо слыша, что говорят. Воробьи таскали у него семечки, жестокие мальчишки, поднимаясь по ступенькам, старались, как бы ненароком, задеть ногой его сумку. Старик не шумел на воробьев, не ругал мальчишек. Сидел дотемна.
Жил он через две улочки и жил не в какой-нибудь халупе, а в большом двухэтажном доме. Когда-то в доме кипела жизнь. Вырастили вдвоем с женой двух дочерей, выдали их замуж. Со смертью жены жизнь затихла в доме. Дочери приезжали редко: семья, дети малые. А он еще реже навещал дочерей, чувствовал себя там чужим и ненужным. Забросил совсем свой огород. Только укоризненные взгляды соседей заставляли его браться за газонокосилку, сажать вокруг дома ненужные ему цветы. Торчали эти цветы-сиротки потом как попало и где попало.
…Пустил он Лайму с сыновьями на квартиру не потому, что нуждался в деньгах. Пустил на второй этаж, за небольшую плату. Что возьмешь с вдовы с двумя детьми. Лайма быстро нашла работу на рынке, мальчики-погодки пошли учиться в школу.
Когда Лайма, стуча каблучками, возвращалась с работы, у старика сильнее начинало биться сердце. Какая-то неведомая сила поднимала его, заставляла суетиться, хвататься за домашние дела. Затеял он ремонт в доме. Помогала ему и Лайма с мальчишками. В доме стало светлее, запахло краской и жильем.
Как-то вечером, после работы Лайма красила у себя в комнате. Старик, наварив кастрюлю супа, решил пригласить на ужин Лайму с детьми. Поднявшись на второй этаж, он едва успел подхватить на руки падающую с лестницы Лайму. Кровь бросилась в голову, горячей волной побежала по телу. Старик только и смог выдохнуть:
– Пожалей! Не могу…
Лайма аккуратно освободилась от рук старика. Тихо, почти неслышно сказала:
– Не сейчас, не теперь… Только после свадьбы.
Приехала дочь старика. Просила, упрашивала:
– Только не расписывайтесь! Не Лайма* она, а Лауме**! У меня соседка из деревни, где жила Лайма, рассказывала: муж ее сидит в тюрьме из-за нее!
Отец, словно не слыша ее:
– Она у меня денег попросила, 50 лит. Я ей дал – она так обрадовалась!
– Вот видишь! Деньгам она твоим радуется, а не тебе!
