Ты же сам мне напомнил, в своей забавной истории с пожаром во время наводнения, чем кончились для сеньора маршала де Рэ его неприязненные отношения с лицами духовного звания. Не бери с него пример, тем более что ты же не хочешь оставить меня без последней связи с миром, а моих сына и внуков без опеки.
Я не могу назвать это твоим долгом. С моей стороны было бы странно признавать, что у тебя есть какой-то еще моральный долг передо мной, после того как ты предоставил свой замок в мое полное распоряжение, когда я оказалась без крыши над головой.
Ты же знаешь, так получилось, что я не смогла вернуться в Креспен не потому, чтобы так решил король. Неужели я тебе не рассказывала? Как передал мне его волю относительно меня мой сын, к которому король благоволил по-прежнему – еще бы, ведь он встал на его сторону вопреки воле матери! – Его Величество изволило молвить только, что он должен всего лишь «убрать меня с глаз долой подальше, чтоб воду не мутила и чтоб не попалась под горячую руку Его Величеству или Его слишком старательно выслуживающимся приближенным» – понятно, на кого он намекал, на Оливье ле Дэна, Оливье Негодяя, Оливье Дьявола. А впрочем, приходится признать, не только его – нашлись бы и другие. Это означало – из Руана нужно уехать. Но не только из него.
Словами о воде король дал нам с сыном понять, что Его Величеству не понравилось бы не только то, чтобы я смогла злословить о политике Его Величества с нормандскими дворянами и горожанами Руана, однажды уже поддержавшими против него Лигу за общее благо и принесшими присягу его брату Карлу как герцогу Нормандскому. Как раз насчет них Его Величество могло быть спокойно. Они напуганы легкостью, с какой оно справилось с Лигой, разделив ее, и вряд ли могли выкинуть какой-нибудь фортель снова, понимая, что второй раз могут и головы полететь. Но оно утвердило, пусть тогда неофициально, Жака де Брезе в должности Великого сенешаля Нормандии не для того, чтобы он советовался со мной! Вот где Его Величество опасалось моего влияния на своего верного слугу. И оно имело бы основания опасаться этого и в том случае, если бы я, не появляясь в Руане и столице, безвылазно сидела в Брешессаке, предаваясь воспоминаниям… к чему у меня, как ты заметил, действительно есть склонность, а если не заметил раньше, то видишь сейчас… или в Анэ, безуспешно пытаясь следить за нравственностью Шарлотты, да и вообще в любом из наших замков, даже в маленьком охотничьем Рувре, куда, как ты знаешь, Жак с Шарлоттой меня вообще приглашать не любят. В любом месте, где бывает Жак, когда он не при дворе Его Величества.
Хуже того, на брата мне тоже нельзя было навлечь подозрение и немилость короля. Антуан дю Бек-Креспен – тоже верный слуга Его Величества. Он ведь стал архиепископом Нарбоннским еще до того королевского посольства в Лилль в шестьдесят четвертом, когда не только дерзкие речи канцлера Морвилье, главы посольства, но и присутствие в составе этого посольства Антуана настолько вывело из себя графа Шароле, нынешнего герцога Бургундского, что только прямой запрет его отца, который сам хотел отвечать на претензии и обвинения с правильно дозированными выражениями, пристойными для общественного акта приема послов, удержал его рот закрытым. Недаром именно Антуану наследник высказал, догнав посольство на выходе, недвусмысленную угрозу в адрес самого короля – он, де, нынче больно отшлепал его руками своего канцлера, но он еще об этом пожалеет – и выбор именно этого посла для передачи угрозы означал, что прочие, помельче Его Величества, пусть поберегутся, и тем более, чем они мельче. Королю и впрямь следовало поберечься, ибо вскоре началась война Лиги за общественное благо.
