Мне было впервой такое бытовое семейное общение. После того, как поели, она откинула одеяло и сказала: раздевайся. Я подошёл к ней и впился в губы. Она увёртывалась, отводила лицо в сторону. Мне показалось, что ей непривычно целоваться взасос с языком. Но я настойчиво перехватывал её губы. Засовывал язык, мял грудь, облизывал шею, перешёл на соски.
Она легла на спину, пропустив меня между ног. Я начал знакомую работу. Пожирая глазами этот новый образ немолодой женщины, с красивыми тёмно-карими глазами, смуглым лицом, рыхлым полным телом, целлюлитными ягодицам и ляжками, большой мягкой грудью. Всё это богатство ритмично колыхалось в заданном мною темпе. Она постанывала, иногда громко покрикивала: «Еби! Еби меня!» Это меня распаляло, я брал быстрый темп, не останавливаясь на нежности. Голодная до секса вдова, ей надо было вначале получить мощную разрядку, быть грубо и примитивно отодранной. И я это сделал! Она завыла, и через мгновение безвольно откинула руки в стороны, голову на бок, распласталась на кровати и затихла. Через минуту сказала: «Теперь еби меня как хочешь! Как хочешь!»
Я начал разнообразить рабоче-крестьянский секс изысками посвящённого гурмана. Я взобрался повыше, зажал член между грудей и стал двигаться; поставил её раком, обхватил сначала таз, затем с трудом всю талию, и драл таким образом; постукивал торчащим колом по её соскам, щекам…
«Почему ты не кончаешь?» – спросила она. Я признался, что не могу при ебле кинуть палку, нужно подрочить. «Ну как же так, миленький, вот я вся – пизда перед тобой, готовая, доступная, еби меня всю, еби по-всякому, только кончи!»
Я сел у неё между раздвинутых ляжек и стал дрочить. Плоть моя почувствовала знакомое прикосновение, я начал истекать, завывая. Она подвывала в такт мне, но почувствовав первые капли брызга на животе, с криком «туда! в меня!» – протолкнула трудягу в мохнатую. Я истекал обильно, она приговаривала ласково: «Мой сладкий, мой малыш!» Я и тогда, и потом всю жизнь, не мог отключать сознание даже в пик сладострастия. Понимая свою ответственность за каждую, эякуляция, я ей говорю: «А ну как залетишь от меня?» Она мне: «Не останавливайся, кончай! Что, у меня нет пятидесяти рублей на аборт?!»
Во второй раз, когда я пришёл, она предложила принять душ. Я согласился. Пока я мылся, она наблюдала за мной, стоя в открытой двери ванной комнаты. Трахались мы как обычно, иногда делая паузы. Я приставал к ней: «Возьми в рот! Отсоси!» Она отнекивалась не очень уверенно. Потом сказала, что хочет, чтобы я поцеловал ей живот, бедра. Я повернулся валетом, начал чмокать в живот, в паховые складки. Тут она схватила меня за голову и потянула вниз – ниже меня целуй! Я понял, что стою перед выбором: делать куннилингус или нет. Я тогда не знал этого термина «куннилингус». Лизать пизду – вот что мне предлагалось. Представить, что ты стал пиздолизом, это почти то же самое, что педерастом – унизиться. Так считала мужская ментальность моей молодости.
Я лизнул розовый набухший похотник, подразнил его вибрирующим кончиком языка, слюнявя по кругу, и тут почувствовал, что Егисапет глубоко засосала мой ствол. Я понял, что она соблюла закон: услуга за услугу. Ты хочешь минета, а это считается унизительным, тогда сам сделай это: лижи меня между ляжек! Признаться, тогда, после нескольких движений языком к горлу подступил тошнотворный позыв. Я перевернулся, сел ей на грудь и теперь победно досматривал, как я погружаю головку члена в рот, как она облизывает, захватывает губами… Я был доволен и следом поцеловал её в губы, давая понять, что всё на равных: целую то, что ебу, ебу то, что целую.
