Всегда меня удивляет, какое большое значение придают люди предметам, на которых сидят – стульям, креслам, диванам. Что мы здесь наблюдаем? А то, что для маленького чиновника предназначен обычный стул, для большого – побольше форматом. Начальники же любят, чтобы спинка стула была на уровне головы или даже повыше. Видимо, ум, поднимаясь от сиденья по спинке стула, только оттуда и нисходит в головы особо именитых. Недаром же некоторые к таким стулья приделывают сверху еще кожаные набалдашники, чтобы ближе к голове было, чтобы наверняка уж дошли куда следует важные мысли, появляющиеся «в нижних полушариях мозга». У президентов же и вовсе последний крик – шикарные кресла наподобие автомобилей.
Наше это, местное, или европейское веяние? Но, насколько я помню, российский мужик со своей бабой всю свою историю просидел на простом табурете. Откуда же было нам ум взять, чтобы размахнуться, как они там у себя – в Зарубежье.
Дорогой Друг, в прошлом письме я писал тебе, что по Учению Живой Этики стать духовным центром будущей России предназначено и Сибири. И это тем более оправдано, что уже тогда там были ученые, писатели и творческая интеллигенция, которые легально и полулегально, а то и вовсе тайно, изучали научное и духовное наследие семьи Рерихов.
В этой связи, планируя свой отъезд из Эстонии, в октябре 1976 года, найдя по книгам обмена первый попавшийся телефон, я поменял, не глядя, свою прекрасную двухкомнатную квартиру с громадным коридором, встроенными шкафами и лоджией в цивилизованном Таллинне на давно не ремонтируемую традиционную «хрущевку» в Новосибирске, дав возможность выбраться из Сибири (вот ирония судьбы) бывшему работнику КГБ. И дом-то его оказался на проспекте Дзержинского.
Особенно же меня умилил оставленный хозяевами шкаф, который по телефону нас упросили купить, чтобы не везти им в Таллинн. Это был не просто шкаф, а громадный шкафище, собранный из цельных досок – сплошная нижняя часть с большими, почти вагонными, дверьми и съемная верхняя часть, образующая стеклянный буфет с двумя сделанными под радиус боковинами. И все это чудище, почерневшее от многократно примененного лака, было украшено резным орнаментом. Прорва белья умещалась на двух нижних полках шкафа. И немало моих книг поместилось – на его втором ярусе, вместо изысканных, как это обычно принято, чашек, блюдечек либо целых сервизов, рюмок и рюмочек.
Сейчас, говорят знатоки, такие шкафы величайшая редкость – антиквариат, а не какое-то там хухры-мухры. До сих пор не забыть, как, уезжая через несколько лет из Сибири (не оставлять же такое чудо для мучений следующим квартирантам), мы затаскивали его в машину, везли в комиссионный, затем снимали с грузовика, заносили в магазин, собрав уйму зевак, – и все это за смешные деньги по сравнению с уплаченными.
Опять сон попался на оборотной стороне листа. Кстати, он и случился в период планируемых мною сборов в Новосибирск.
Была ночь и глухая тайга. Не различая дороги, я пробирался сквозь чащу леса. Гигантские сосны и ели, густой кустарник и дикий папоротник преграждали мне путь.
– Держись за меня, – сказал я идущей со мной женщине с младенцем на руках. – Осторожнее, здесь овраг.
Утомленные, чтобы восстановить силы, мы остановились на поляне, окруженной плотной стеной зарослей. Со всех сторон над нами нависали ветки деревьев, заслоняя небо и звезды. Но здесь не было так темно, как в самом лесу, – пространство светилось. Развязав вещмешок, я достал хлеб, воду и соль, поделив все между нами троими.
