– Она не поймет, – сказал он сам себе, глядя в окно. – Она всю жизнь была уверена, что единственная. На этом держались все ее чувства, вся ее жизнь. Этим осознанием – себя как единственной – она дышала. Это и секс тоже. Для нее секс – это, конечно, измена. Да и вообще, секс – измена. И ты ей уже изменил. Нужно только признаться в этом, и все решится само. Ты подорвал основу, фундамент. Осталось только смотреть, как разрушится дом.
«И потом, это не секс, – продолжался поток мыслей; Валерий открыл холодильник, достал бутылку вина, резким движением плеснул в бокал и с наслаждением выпил. – Не секс меня тянет к Тигре. Секс – это только внешнее; те наши оболочки, которые пересекаются первыми. Ее женственность, импульсивность, агрессивность, я бы сказал, в ней бурлит жизнь, в ней кипит кровь, и она разбавляет мою, застоявшуюся, разгоняет ее. В ее дыхании какая-то невиданная сила, которую я чувствую, как только ее рот приближается к моему. Да, я делаю те же действия, я живу так же, как жил, – все эти поездки, предложения, весь этот бесконечный бесполезный треп, одна и та же еда, вино – все то же самое. Но как энергично, как радостно я это делаю, как проживаю всю ту же самую скучную жизнь – но как новую, как совершенно другую».
– Она молодая, – шептал Валерий, глядя в окно. – Совсем как Мария тогда. Но время пройдет, и ты станешь еще старше, а она – как Мария сейчас, и ты вернешься в ту же самую точку, от которой сейчас бежишь. Разве не нужно жить дальше, разве не нужно узнавать, что будет потом, а не бесконечно возвращаться к одной точке? С позиции логики то, что ты решаешь сейчас, этого вообще не должно быть… Но все ли в жизни поддается логике?
«И хочешь ли ты ей поддаваться? – спросил сам себя Валерий. – Вот что действительно главное».
В окно он увидел Марию, вынырнувшую откуда-то из-за угла и торопливо семенящую к подъезду. За руку она держала Иннокентия, тот упрямился, видимо, хотел еще погулять, но мать настаивала: домой!
«Спешат к тебе», – подумал Валерий, и внезапно ему стало не по себе. Он почувствовал тошноту, подступающую к горлу, головокружение. Где-то в груди нестерпимо заныло, ему стало стыдно и страшно одновременно. Он вылил из бутылки остатки вина и залпом допил. Немного отпустило.
– Нет, – сказал он. – Я не могу. Я не сделаю это.
То же самое он повторил и Тигре, спустя день, в телефонном разговоре.
– Я терпеливая, – проговорила она в трубку, растягивая слова. – Но твоя нерешительность меня уже настораживает.
– Я ничего не могу сделать с собой, – сказал Валерий. – Это моя семья.
– Давай встретимся через неделю, – ответила Тигра. – В том же кафе, где и в первый раз. Пойдет?
– Зачем? – еле слышно спросил Валерий.
– Ну как зачем? – рассмеялась она. – Ты меня удивляешь. Ты мне скажешь, что передумал и переезжаешь жить ко мне. Нет ничего приятней, чем услышать такую новость за бокалом хорошего вина. Ты же не хочешь испортить мне вечер, правда?
– А если хочу, – ответил он. – Тогда зачем встречаться?
– Просто посидим. Посмотрим друг на друга, – серьезно сказала она. – Пообщаемся. Все-таки это твой выбор, и мне нужно будет его принять. Но разве ты не будешь рад лишней возможности меня увидеть?
– С тобой не поспоришь, – улыбнулся он.
День закончился ужином, совместным просмотром какого-то современного, напрочь лишенного смысла фильма. Засыпая, он обнял жену и уже перед тем, как окончательно погрузиться в сон, вдруг вспомнил о Тигре, но прогнал от себя эту мысль. Проснувшись утром, поел, завел машину, отвез ребенка в школу, постоял в пробках, поговорил – ни о чем, как всегда, – с коллегами, закрылся в кабинете, провел пару телефонных переговоров, налил себе кофе и долго сидел перед монитором, то закрывая глаза, то смотря перед собой невидящим взглядом.
