Питер Терпи - страница 2



На часах 01:25. Интересно, когда не спишь, но лежишь в кровати – это считается как сон? «Тело отдыхает, – говорила мама, – так что даже просто лежать с закрытыми глазами есть смысл». Смысл? Просто не думать, не думай ни о каких смыслах, ни о чём таком. Не надо. Слушай тишину.

Представь что-нибудь хорошее. Вот ты сидишь на краю живописного оврага, за тобой шумит пшеничное поле, его щекочет ветер, и оно шевелится. Беззаботно так. Ветер приятный, он потрёпывает твои волосья на макушке. А перед тобой лес, и в этом лесу ты бродил ещё шпанёнком, с тобой бродила девочка, дурная, но славная. Старше лет на шесть, как её звать? Танька, Машка?.. У неё сейчас ребёнок, семья. Она родила. Кого-то родила на свет божий. И воспитывает. А раньше ходила с тобой по грибы и рассказывала всякие небылицы, мол, в лесу том, за речкой, ходит призрак попа. Поп церквушку в лесу отстроил, а потом в ней же и повесился. Смертью дышит тот лес за речкой. Грозный, могучий, широкий Попов лес.

Ну, вот. Опять задумался. А умереть это так же, как сон, или нет?.. Или там всё-таки ничего? Опять ты начал. Открываешь глаза, а на часах – 03:24.

***

Первые несколько дней Корней выбирался из комнаты только на кухню, обставленную по-икеевски пёстро и ладно. Налил воды из-под крана в стакан, висевший на решётчатой сушилке, выпил и вернулся в комнату лежать, молчать, не думать. На второй день, вечером, Корней открыл у себя в комнате холодильник и… ничего, кроме плесени чёрно-зелёной, не увидел, а потом опять лёг на кровать и лежал.

Утром третьего дня Корней проснулся и увидел девушку в дверях. «Красивая она. Наверное, не очень умная. – заключил Корней. – Интеллект обычно обезображивает лицо». Надел ботинки, накинул куртку и мимо девушки бочком, бочком… Вышел из хостела, желудок тревожно бурчал.

А была ли девушка?

Из подъезда – направо, в арку, потом опять направо, мимо Казанского собора, он стоит с левой стороны красивый, мимо кафе с красной вывеской «24», с правой стороны, загаженного. Корней зашёл в кафе с вывеской – «Шаверма».

– Одну, пожалуйста, – сходу попросил Корней, стараясь не обращать внимания на затхлый воздух.

Шаверму крутил молчаливый, но улыбчивый араб. На нём болтался засаленный фартук, он постоянно чесал живот, когда срезал мясо с гриля. Пока Корней ждал, в кафе зашёл мужик и поздоровался за руку с арабом. Араб продолжил готовить, а мужик проследовал чуть вглубь забегаловки, под вывеску «Продукты». Араб вытащил лаваш, настругал овощей, намазал майонеза, кетчупа… Не в силах смотреть на процесс готовки, Корней зашёл в продуктовый отдел и купил колбасы с хлебом у того мужика, который здоровался с арабом. Вернулся обратно – араб ему шаверму и: «Стописят!» Дал. «От дущи!»

На улице снег с дождём. На улице жрать невозможно.

– Шаверма, шаверма, – приговаривал Корней, возвращаясь к себе домой по тому же пути: мимо вывески «24», мимо Казанского собора, налево, в арку, опять налево…

Корней вернулся в комнату и уселся есть. Укусил жадно, так, что смесь жира, кетчупа и майонеза капнула на пол. Корней накрыл пятно розовой бумажной салфеткой, которую заботливо положил араб в целлофановый пакетик с шаурмой. Чтобы не испортились, колбасу с хлебом Корней хотел убрать в холодильник, но внутри последнего, как сам Корней убедился, продолжала разрастаться обильно плесень. Хлеб кинул на холодильник, а колбасу решил за окно положить, на карниз.