– Что-то ты долго, – поприветствовала она меня. – Да и вообще, давно тебя не видела. Чаю хочешь? Или кофе?
Она сидела за компьютером и печатала какой-то отчет. Справа от нее стояла чашка с горячим чаем, слева на блюдце покоился надкусанный бутерброд. Вместо салфетки лежал лист белой бумаги А4.
Я вежливо отказался, и мы пошли в секционный зал.
«Единственный диагноз, который меня хоть как-то успокоит – это тромбоэмболия легочной артерии», – размышлял я по пути.
– О чем задумался? – поинтересовалась у меня доктор.
– Да так, стихотворение вспомнил. «Чем пахнут ремесла», – отшутился я. – Джанни Родари, помнишь такого?
– Ой, можно подумать, у вас розами пахнет! – парировала сокурсница. – Прошу!
И она распахнула передо мной старую деревянную дверь.
Стараясь не глазеть по сторонам, дышать поверхностно и ни до чего не дотрагиваться, я стал наблюдать процесс аутопсии моего пациента, или, проще говоря, вскрытия. Больше всего в этот миг мне хотелось исчезнуть из морга, из больницы и утратить память на текущие события, как больной Альцгеймером.
Не буду утомлять вас подробностями, а их было достаточно – звуки, запахи, вид внутренних органов… Тем более, что у соседнего мраморного стола тоже кипела работа. Однако, все эти факторы помогли мне справиться с эмоциями и сосредоточиться на патологоанатомической процедуре.
– Наконец, самое интересное, – она быстрыми и точными движениями нарезала небольшой, серого цвета, участок мозга. – Таламус чистый… а вот мост и продолговатый мозг… смотри сам! Вот очаг, видишь?
– Подожди, я так быстро не могу, – я разглядывал лежащую у нее на ладони важную часть головного мозга.
– Даже без микроскопа видно, – она указала кончиком длинного и узкого ножа на точку в несколько миллиметров диаметром. – Так что, все сходится. Умер от того, от чего лечили. Стволовой инсульт. Молодцы!
– Смеешься, что ли? – я недовольно посмотрел на нее. Патологоанатомические шутки хуже хирургических. Особенно для реаниматолога.
– Почему смеюсь? – удивилась она. – Я на днях вскрывала мужчину, он от остеохондроза лечился, а умер знаешь от чего? Пришлось расхождение поставить…
– Слушай, – прервал я рассказ, – а у нашего ничего больше нет? Если честно, то я думал про тромбоэмболию.
– Ну ты же сам смотрел! Легочная артерия, легкие – все чистое! – Она всплеснула руками. – Есть признаки гипертонии, которую он, поди, не лечил, атеросклеротические бляшки уже есть. Видишь? И он же, наверное, дымил, как паровоз?
– Да, он курильщик, – кивнул я печально, словно это у меня были бляшки в артериях.
– А печенку посмотри! – воскликнула она, схватив лежавшую на весах красно-коричневую плотную печень. – Видел? Эх, мужики, не бережете вы себя. А потом бегаете к нам: чего он умер? чего он умер? Ты, кстати, чего такой бледный? – Она заботливо посмотрела на меня. – Давай чайку попьешь?
Время на дежурстве, особенно ночью, ползет улиткой, а между дежурствами летит стрелой. Дома я пытался выглядеть как обычно, играл с детьми, садился за книгу – в том смысле, что продолжал писать начатый рассказ. Однако, жена меня быстро раскусила и уже на второй день после того злосчастного дежурства предупредила: или я рассказываю, что случилось, или она будет думать о самом худшем.
– Умер у меня пациент на дежурстве, – стал я рассказывать, дождавшись, когда дети поужинали и ушли с кухни, – доктор, молодой довольно… Помнишь, я тебе рассказывал? Инсульт. Он совсем плохой поступал, вначале думали, что не вытянем, а потом он лучше стал… Я жене его обещал… ну, не то, чтобы обещал, просто обнадежил, что все хорошо будет… Короче, жалко его. Да и ее тоже. Может, ее еще больше…
