Плац. Том 1 - страница 12

Николай Ильич очень жалел, что не может поведать брату о своём занятии. Слишком далеко сейчас Пётр, чтобы увидеться с ним. В письмах же делать подобные сообщения – самоубийство. С началом войны усилила свою работу охранка. Стали строже приговоры судов за деятельность против государя. На всех почтовых станциях появилась цензура.

Извозчик, бормоча под нос ругательства, наконец, выехал с площади, наводнённой к приходу поезда повозками и автомобилями. Лошадь пошла веселее, звонко стуча копытами по брусчатке мостовой. Повсюду сновали люди. То и дело на глаза попадались солдаты. Кто-то из них хромал, или придерживал на перевязи руку. Бегали, путаясь под ногами прохожих, мальчишки с пачками газет. Они выкрикивали заголовки статей, стараясь перекричать друг друга. В воздухе витал запах извести, цемента и свежей стружки, сдобренный ядрёным зловонием конского навоза, который не успевали убирать с улиц. Высушенный на солнце, измельчённый и взбитый копытами лошадей, он поднимался в воздух даже от небольшого ветерка, отчего над городом почти всегда в это время года стояла взвесь жёлтой пыли. Она гнала, среди прочего, горожан за город, на ставшие в это время модными, дачи. Был разгар строительства и ремонта. Многие дома одеты в сколоченные из досок леса. К шуму толпы, крикам газетчиков и извозчиков, звукам клаксонов и грохоту трамваев прибавился перестук молотков и топоров. Где-то взвизгивала пила. Вывернувший из-за угла автомобиль напугал лошадь. Она шарахнулась в сторону, дёрнув повозку, оттопырила хвост и обдала пассажиров отвратительным запахом.

Ольга прижала носик одетой в перчатку ручкой.

– Но, пошла! – прикрикнул кучер, словно стыдясь за срам. Лошадь резво прибавила ходу.

Повозку затрясло так, что мелко застучали зубы. Николай Ильич морщился, но терпел. А как иначе? Ещё немного, и булыжная мостовая кончится, и они поедут по дороге, уложенной торцом. Шестиугольные деревянные шашки укладывали на бетонное основание и тщательно подгоняли друг к другу. Щели между ними заливали то ли асфальтом, то ли смолой, смешанной с песком. Особо Николай Ильич в этих тонкостях не разбирался, однако ездить по таким дорогам любил и считал за удовольствие. Всякий транспорт по ним шёл мягко, не говоря уже о том, что на рессорах и имеющий дутые резиновые шины. Именно такие и позволял себе Николай Ильич. Вот и сейчас, извозчика на «дутиках» взял. Однако за пол версты до дому, мостовая, вымощенная торцом, снова кончится, и их затрясёт по булыжникам. Мостовые из торца обходились городу очень дорого, были непрочны и требовали частого ремонта. Особенно после дождей с ними беда. Шашки во время наводнений могли и вовсе всплыть. К тому же, вонь от них была несусветная, поскольку конские отходы они вбирали в себя, не чета булыжникам. Поэтому, даже не все центральные улицы и набережные были вымощены ими. Хотя, такие проезды как Невский, Морская, Миллионная и Дворцовая набережная были обустроены так от самого начала и до конца. Встречался местами и асфальт. А вот рабочие окраины приводили в уныние. Вместо тротуаров вдоль заборов пара досок – редкость. Грязь несусветная. Николай Ильич в тех краях бывал очень редко, и не понимал, как в таких условиях вообще можно нормально существовать? Рабочие выглядели плохо, а лица у всех словно сделаны из пересохшей глины. Серые и в трещинах морщин. Дети и бабы под стать им. Николая Ильича тянуло туда взглянуть на людей, из-за которых он рискует. Так и хотелось, схватить кого-то за одежду, придержать и разоткровенничаться, чтобы терпели и знали, заботит их жизнь неравнодушных людей, и вскорости они добьются своего. Заживут тогда все одинаково, в светлых домах с ванными и лифтами, под стать тем, что сейчас в центре города. Там, как ему казалось, как раз и есть настоящая европейская благодать!