Пётр Ильич оглянулся по сторонам. Но кто их увидит? Хоть голышом бегай, забор высокий, а дети спят ещё.
– Ну, Полинка! – повторился он, восхищаясь про себя смелости жены – скромницы. – Вот зараза!
Полина тем временем весело засмеялась, зачерпнула ещё воды и снова плеснула на мужа. Пётр Ильич увернулся и бросился к ней.
Она с визгом устремилась к дому, а у крыльца резко повернула.
– Не догоните! – едва крикнула Полина, как он ухватил её за руку. Она развернулась к нему и встала. За спиной женщины была банька. Пётр Ильич коснулся телом жены, ощутил сквозь ткань островки её прелестей. Они тронули кожу приятным ожогом. Враз побежали по телу от тех мест мурашки. Полина тяжело дышала свежестью и счастьем. Реснички век опустились в любовном смущении…
– А вот я сейчас затащу вас в баньку и сделаю с вами что-то непристойное! – прошептал Пётр Ильич с придыханием, ловко наклонился и ухватил жену губами за шею.
– Как вы можете таким грозить слабой женщине?! – стыдила она шутливо в ответ.
Полина тихо смеялась, и, запрокидывая голову назад, играючи отворачивалась от мужниных поцелуев. Залилось здоровым румянцем лицо, изогнулись углом её тонкие брови.
– Щекотно! – Она взвизгнула.
– Бр-брр! – рычал, подражая медведю, Пётр Ильич играючи трепал губами и слегка прикусывал, нежную кожу.
Полина от щекотки присела. Он остался стоять. Лишь упёр ладонь в бревенчатую преграду и тяжело дышал. Полина зажмурилась и улыбнулась. Она ждала ещё поцелуя.
Пётр Ильич наклонился и осторожно, словно крыла бабочки, коснулся губами её носика, потом губ. Сколько они уже вместе, а всё никак не утихнет желание быть с нею. Любое прикосновение этой женщины оставляло в душе след, как рябь на воде озёрной после взлёта утки.
– Хватит веселиться! – произнесла Полина, с трудом переводя дух.
«Интересно устроена жизнь, – подумал вдруг Пётр Ильич, разглядывая Полину. – Дама из знатной семьи, а стоит сейчас в одной исподней рубахе, без бантов и пудры, за тысячи вёрст от мирской суеты. Не снуют здесь вокруг неё девки с разной прислугой, той же ванны нет и удобств разных. Иной раз и вовсе босая по двору может пройти, подобно деревенским бабам. И надо же, с виду совсем не в тягость ей такая жизнь! – восхитился он вдруг своему размышлению. – А я и вовсе, определённо счастлив! Хотя, – Пётр Ильич вдруг смутился собственных мыслей и упрекнул себя: – Неужели можно так рассуждать мне, отцу семейства, который собственных детей обрёк на существование в захолустной деревне, вдали от цивилизации, без электричества и водопровода? Они ведь даже не подозревают, что была им судьбой по рождению уготована другая, совершенно не похожая на эту жизнь. Да что там? Представления иметь не могут о ней!»
Полина, между тем, навалилась на стену спиной.
– Доброго утра, Пётр Ильич! – пожелала тихо она, прерывая его мысленные рассуждения и уже на французском поздравила: – Félicitations, mon cher jour d’ange!3
Пётр Ильич отстранился от супруги и закатил глаза, пытаясь сквозь тягостные размышления подобрать в уме нужные слова. Она ждала, не сводя с него глаз. Полина была жадной до своих трудов. Сколько она с ним маялась вечерами, обучая языку? Обидится, если что не так скажет или произнесёт неправильно. Наконец, он вспомнил и медленно, осторожно проговаривая каждый слог ответил:
– Merci, chérie. C’est incroyable d’entendre un discours français ici!
