«Но ведь… Софии тоже скоро восемнадцать, и она тоже ещё не замужем.» - защитные слова сорвались с губ раньше, чем Эвелин успела прочувствовать весь спектр эмоций, спровоцированный смыслом фраз Джулии Клеменс и ударивший наотмашь по сознанию, а после – по всем уязвимым точкам тела. «Дурная» наследственность брала своё ответным отпором до того, как разум осознавал, что же выдавал язык.
«Софи помолвлена с четырнадцати лет, так что её будущее давно определено, в отличие от твоего.» - и конечно, для тётушки Джулии это был даже не бой на равных позициях, а, так, лёгкая разминка разомлевшего перед сном ума. Улыбка на её губах не потеряла прежней мягкости и не стала натянутой, ну, может лишь капельку снисходительной. – «Если будем и дальше тянуть с поиском достойных женихов для тебя, боюсь, ты закончишь так же, как и твоя тётка Конни. А ты ведь не хочешь провести остаток своей жизни бездетной старой девой, в компании таких же скучнейших особ, как она? Или, не дай бог, попасть в пансионат для одиноких стариков с невоспитанным персоналом и скудным меню?»
В тот раз Эва удержалась. Напоминать родной тёте, что Эвелин являлась такой же прямой наследницей состояния Вудвилл, как и та, включая оставленный покойным отцом на её имя трастовый фонд, было бы несколько неуместно, как и открывать собственные мечты о своём будущем, где она в коем-то веке станет полноправной хозяйкой своей жизни. Жаль только, что мечты, как правило, остаются всего лишь мечтами, особенно при наличии большого количества заинтересованных в твоей судьбе лиц.
«Но я ведь уже не первый год хожу с вашими дочерями на балы и светские рауты. Я же не знаю, сколько было возможных кандидатов на мою руку, да и просил ли кто её вообще. Ни вы, ни бабушка Виктория никогда не посвящали меня в данные подробности.»
Честно говоря, она уже и сама порядком подзабыла за два прошедших года, кто её просил добавить в бальную книгу и с кем она успела перетанцевать на своеобразных ярмарках невест Леонбурга, где и без неё хватало непристроенных юных дев более, чем предостаточно. Как правило, во время танцев смотреть в лицо партнёра (и тем более в глаза!) считалось непристойным и непозволительным, а разговаривать было ещё неудобнее.
Запомнить хотя бы нескольких из тех счастливчиков, которые углядели в толпе пёстрых красоток скромный лик Эвелин Лейн, оказалось столь же непосильной задачей, как и определить хотя бы в одном из них того, кто сумел бы заинтересовать девушку своими внешними данными. В памяти всплывали по большей мере бледные, чаще вытянутые лица, непримечательные черты с такими же полупустыми глазами, или закрученные вощёные усы молодых офицеров, от которых Эву почему-то всегда бросало в холодный озноб лёгкой неприязни.
Поэтому она никогда не понимала своих кузин, которые перед каждым бальным сезоном повторяли или заучивали наизусть, как отче наш, систему «тайных» знаков с помощью веера. Уж её точно никогда не тянуло с кем-то общаться на расстоянии подобными уловками. Похоже, молодые люди интересовали её ещё меньше, чем гипотетическое замужество на ком-то из них определённом. Так что узнавать о том факте, что о твоём будущем не только задумались твои законные опекуны, но и собирались что-то предпринять на этот счёт, - не самое из приятнейших событий, которое может произойти с тобой прямо перед сном.
«Если какие-то предложения от каких-то вероятных кандидатов и поступали на твоё имя, то они, как и положено, попадали в руки моему мужу. А он, как глава нашего семейства, принимал верное, по его мнению, решение касательно ценности подобных прошений. Если никто из данных просителей не оказывался достойным твоей руки, сообщать тебе об этом было бы неуместно. А то мало ли, ещё расстроишься…»
