Плач Персефоны - страница 2

Она не знала, что еще принято говорить истукану. Нежин, не оборачиваясь, украдкой посмотрел на нее через зеркало, поиграл пряжкой чемодана и в который раз неопределенно пожал плечами.

Вдалеке показалась знакомая дверь. Завидев Пилада, она непреклонно начала приближаться. Он угрюмо подчинялся, переставляя ноги и чувствуя, что за́мок его спокойствия пуст, в стенах зияют черные бреши, все сбежали, позиции оставлены неверными подданными и беззащитны. В царстве человеческих эмоций постепенность славится своей внезапностью.

За столько лет, коим один только счет учреждался полдюжины раз, он так и не привык к ежедневным встречам с людьми. На основе сомнительных соображений часть из них даже именовалась «коллегами по работе». Вся согласная кровь ушла в голову и теперь сочувственно шептала в висках. Пилад не утерпел – с отчаянием сорвал галстук, смял его на ходу и сунул в портфель, который заранее переложил в левую руку, пытаясь таким образом освежить другую. Большие неудобства ходили за Пиладом по пятам. И пусть руки ему никто давать не собирался, он был готов.

Несколько минут он еще стоял перед желтой – словно от собственной его флегмы – дверью. Было слышно, как за ней уже шумят голоса, десятки голосов. Выхода не было. Пилад неуверенно взялся за медную ручку, еще не высохшую после чьего-то мокрого прикосновения.

Его повсюду опережали.

Ощущение было, словно, несмотря на отработанную незаметность появления, все взгляды мгновенно стали обращены к нему. В который раз…

– Гляди-ка, снова без галстука, – сказал Онучин Бергеру, оживляясь одной гунявой башкой на морщинистой бескостной шее. Обоим было под тридцать. И оба были самыми молодыми среди местных сотрудников. Их столы стояли рядом – прямо возле двери, посему их досужее двуглавое любопытство не пропускало ничего из происходящего (и проходящего) в этом месте. А непосредственность вешних изменений за окнами, кажется, еще больше обострила интерес. В силу своего возраста это были воплощенные надежды местного отделения Комитета. Нежин прекрасно знал, что никто ни на секунду не задержит взгляда на его строке, отмеченной стажем и образованием – впрочем, загадочными для него самого, – если пойдет речь о выборе. Молодые побеги – любые, даже паршивые – нынче охранялись ревностней священных быков на Крите.

Нежин слышал отпущенное его стороне замечание. По большому счету, никто и не думал таиться. К нему давно все относились скорее как к призраку, никого не терзающему и не донимающему, но все-таки ставшему скромной местной забавой. Возможно, благодаря невозмутимости он просто считался тугим на ухо. Но вряд ли.

Во всяком случае, оба привратника, редко меняющие присказки и рубашки, ощутив преимущества нового своего положения, очень быстро акклиматизировались и приобрели завидную расслабленность.

– Много хочешь. У этого уже никогда на место не станет, – раздался сзади тенорок Бергера, довольно странный для его возраста и нареченного пола. К тому же во всем его виде определенно проглядывало нечто геронтофилическое. Нежин до судороги сжал ручку портфеля. Старый кожаный напарник с треском внял ему. Оба проследовали дальше.

Родной неосвещенный закуток был уже недалеко. Наскоро усевшись на бессменный, здоровьем не отличающийся стул, Нежин закрыл глаза.

Невзирая на необычайно наглое для этого времени года солнце, скоро нагревающее все вокруг, дотронуться до батарей было невозможно. Нежное Нежиново тело под костюмом быстро покрылось испариной. Однако, кроме него, жара, скопленная помещением, никого больше, похоже, не беспокоила. Все ворковало вокруг, и он на секунду ощутил себя запертым в огромном забытом инкубаторе, хозяин которого, разочаровавшись, пустил себе пулю в лоб, проделав лохматую дыру в потолке и небе.