Плакальщик - страница 8



Ничей этаж

В этом районе все дома похожи друг на друга. Но в нашей одиннадцатиэтажной панельке всегда было кое-что особенное: шестой этаж, где никто не живёт. Там все три квартиры пустые. Там совсем не истёртая плитка. Все двери от застройщика – голые, фанерные. Старые круглые звонки – белые с чёрными кнопками. Счётчики стоят на нулях. Время там словно остановилось. Проходя мимо, ты будто переносишься в далёкое прошлое и замечаешь, как многое изменилось в местах, где, казалось бы, ничего не меняется.

Это место называют «ничей этаж».

Если вечером смотреть на дом с улицы, то кажется, что он поделен ровно пополам, ведь на шестом этаже всегда темно. К тому же там стоят старые окна, с обычными двойными стёклами и деревянными рамами. Этим наша панелька отличается от других.

Можно сказать, местная достопримечательность, окутанная тайнами. Кого ни спросишь – никто не знаком с хозяевами квартир на шестом этаже, а потому неизвестно почему они не продают жильё или не сдают в аренду.

Когда я столкнулся с финансовыми проблемами, мне пришлось вернуться в свою панельку. И тот пустой этаж теперь стал для меня символом несправедливости мира и неравенства людей. У кого-то нет денег, нет дома. А кто-то держит свои капиталы в пустой жилплощади.

Но в детстве «ничей этаж» казался чем-то мистическим. Будто это кусочек чужого мира. Мы, когда были детворой, верили, будто за фанерными дверями обитают те, «другие», что не похожи на нас…

***

Когда-то я начал своё дело, потому что хотел жить лучше. А сейчас мне бы понравилась прежняя обычная жизнь, самая простая работа и средний доход.

Я бы не бичевал себя за то, что у меня ничего не вышло. Ведь я люблю свой район, свою панельку и маленькую квартиру. Я бы чувствовал себя уютно, если бы не мои долги…

Сказав, что у меня финансовые проблемы, я сильно приуменьшил. Это не проблемы. Это беда! Выбрал бы и другое слово, но не хочу ругаться.

Прогоревшее дело оставило меня с огромной суммой задолженности, которую невозможно вернуть. И теперь каждый месяц ко мне являются ростовщики и забирают большую часть моей зарплаты.

Чтобы покупать еду, оплачивать свет и газ, мне приходится брать подработки. На основном месте работы я не на хорошем счету. Нет мотивации добросовестно трудиться, если знаешь, что все деньги отберут.

Когда я слышу стук в дверь, меня переполняет ненависть. Я презираю эти три самодовольные рожи! Но открываю им с таким видом, будто глубоко виноват перед ними.

– Макс, что-то ты с деньгами не торопишься, – говорит мне их главный с сожалением и скалит свои зубы-унитазы.

Один его пацан с чёлкой набок равнодушно чавкает жвачкой. Второй, в кепке и в спортивках, светит надменной рожей, задрав подбородок.

А я приглашаю их в дом, оправдываюсь перед ними, что был в больничном отпуске. Я извиняюсь за то, что болел и платить мне нечем!

Главарь с белёными зубами высокомерно цокает и говорит: «Чайку бы! Сахар-то хоть есть?». Я как мальчик мечусь туда-сюда, подаю ему кружку, а он отхлёбывает единственный раз и произносит: «Ещё десять дней тебе дадим!».

Потом они уходят, а я чувствую себя униженным и беспомощным.

***

Мой, я бы сказал, последний друг всегда рад моим визитам. Я живу на одиннадцатом этаже, а Даниил прямо подо мной. К нему можно приходить без предупреждения. Он распахивает дверь и с улыбкой говорит: «Макс, где пропадаешь?», будто я давно у него не был.