И тоже что-то обсуждают. Не вникаю.
Щёки у всех порозовели. А у узколицего, поджарого Скальда массивный нос побагровел. Только у Александра Евгеньевича, также худосочного, в красках лицо не изменилось. Он, Александр Евгеньевич, принял, не принял ли на грудь, обычно бледен, не покрывается предательским румянцем, чаще хихикать нервно начинает – это его лишь выдаёт: «шеф приложился». И борода его всегда всклокочена, и «смотрит» она, борода, набок. Как у Одина. Пока Надежда Викторовна не расчешет и не поправит её заботливо ему. Появится Надежда Викторовна – и в бороде её мужа порядок будет наведён, пусть ненадолго, скоро опять обычный примет вид, растрёпанный. Нам даже и указывать на это – не по чину, будто не замечаем. Конунг. Мы не его дружина – смерды. Не позволяет панибратства. И верно делает. Позволь нам только. Говорит тихо. Если для всех сразу, городу и деревне, озвучить что-то надо, есть для этого Надежда Викторовна. Голос у неё звучный, в душу проникающий. Как за каменной, крепостной, стеной, за Надеждой Викторовной Александр Евгеньевич. Ну и нормально, если спутница-то.
Ольга Ивановна уехала в Ленинград. Жалею, что не проводил. Но провожатых там и без меня хватило. В Эрмитаже, будет зимой ещё возможность, повидаемся. Мы там зачёты иногда сдаём. Этой весной вот – Пиотровскому. Бэ. Бэ. Археологию Закавказья. Всем зачёт поставил, хоть и не спрашивал, а сам рассказывал нам про свои раскопки, про золотые времена самозабвенно. Мы возмутились? Нет, конечно. Только зачётки ему радостно подсовывали.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
