– А где Елена, дети? – изумился рыцарь, встав после полудня и не услышав привычного уже звона голосов.
– В деревню отправил, к ее родителям. Давно уже не были, пусть проведают стариков.
– Это ты из-за меня? – помолчав, спросил Барс.
– Не бери в голову. Есть будешь? Со вчерашнего еще курица осталась.
За едой Барс молчал, старательно дробил зубами куриные косточки. Поев, встал, вежливо поклонился.
– Спасибо, Пурим. И за еду, и… За все. Хороший ты мужик, а что засиделся у тебя – извини. Пора мне, в самом деле.
Пурим хмыкнул.
– Да ты, никак, обиделся. Говорю ж тебе – не бери в голову.
– Но мне и правда пора.
– Да не в тебе тут дело! Ты про мальца моего младшего знаешь?
– Знаю. Это трудно не заметить.
– Ну вот. А какими глазенками он на тебя смотрел, это ты заметил? И Елена, вопросики эти ее с подковырками. Думаешь, так просто? Поди угадай, что там в ее голове женской варится. А я сына в Замок не отдам!
– Если ты думаешь, что я кого-то стану уговаривать…
– Ты-то, может, и не станешь. А из Замка посланец уже четыре раза приезжал! Торопятся они! Возраст, видишь ли, поджимает!
– Извини. Я не знал, что на тебя так давят.
Но Пурима уже понесло.
– Сына в Замок я ни за что не отдам! – горячился он. – Только через мой труп! Я на вас, дураков, насмотрелся за свою жизнь достаточно. Рыцари! Маги! Знаю я. Из послушников романтика так и прет. Где после Башни та романтика?
– И где же? – напряженно поинтересовался Барс.
Адепт не подметил ни этой напряженности, ни холодка в голосе. Он и на рыцаря-то не смотрел, багровел лицом, споря с невидимым оппонентом.
– Входит человек, выходит – оружие! Живое оружие, нацеленное на нечисть. У вас есть жизнь, скажи мне? Да вы, если нечисти рядом нету, и девать-то себя не знаете куда! Не предназначены вы для другого! И такую судьбу моему сыну?
– Спасибо, друг, уважил.
– А сколько ребят и вовсе не выходит? Хоть кто-нибудь знает, что с ними со всеми там стало? Вот ты там был, скажи мне – ты знаешь?
Скороговорка адепта прервалась как-то вдруг, иссякла, разбившись о каменную тяжесть взгляда рыцаря. Пурим почувствовал его, этот взгляд, не мог не почувствовать, а увидев – осекся, замолчал растерянно, вся бравада слетела с него моментально. Адепту с многолетним стажем, общавшемуся с неисчислимым количеством рыцарей Пламени, сейчас сильнее всего хотелось отвернуться, не смотреть в потемневшие прищуренные глаза – но он не находил в себе сил сделать это.
Барс дождался, пока отпустит, схлынет накатившая волна темного морока. Потом сказал хмуро:
– Знаешь, Пурим, по-моему, ты нашел себе не того слушателя. Не хочешь отдавать сына – так не отдавай, насильно никто не заберет. А мне ехать надо.
И пошел на конюшню.
Рыцарь уже оседлал жеребца, когда в широком дверном проеме показался мнущийся Пурим.
– Извини, Барс, – сказал он смущенно. – Я завелся, наболтал лишнего. Извини. Просто это все так болезненно, понимаешь?
– Понимаю.
– Язык мой, что помело. Виноват я перед тобой. Может, останешься все-таки?
– Никогда не говори о таких вещах с рыцарями, – глуховато заметил Барс, возясь с тугой застежкой подпруги. – Никогда, слышишь? Живое оружие не всегда бывает достаточно уравновешенным.
– Прости меня.
Барс вздохнул.
– Да хватит извиняться уже. Все правильно ты сказал.
– Не держи обиды, Барс.
Рыцарь улыбнулся немножко ненатурально.
– Не держу, забыли. Но ехать мне все-таки надо.
– Завтра с утра поедешь. Ну, хоть на обед останься, а?
