Этот язык отличен тем, что его невозможно было до конца понять, если с самого рождения им не занимались с тобой настоящие носители языка. Для более быстрого и легкого его освоения, занятия проходили на особой частоте, помогая информации не просто запоминаться, но и раскладываться в голове по полочкам. После третьего занятия я попросила Авияма и Бориса разговаривать со мной только на тулинге.
– Мне нужно больше занятий! Я ничего не понимаю! – расстроилась я, когда попроcила Авияма рассказать о себе самые простые базовые вещи.
– У тебя все получится. Попробуй теперь ты рассказать о себе.
Авиям терпеливо поправлял меня в каждом исковерканном мной слове, а порой, думаю, даже умалчивал об ошибках, чтобы не расстраивать меня.
– Борис, а сколько ты учил тулинг?
– Лет четырнадцать. Но я не отводил этим занятиям львиную долю, параллельно я изучал еще много других языков. И в основном я просто все вызубрил. Понять его мне не дано.
У Бориса превосходная память. Я же такой похвастаться не могу. В школе мне приходилось часами мучиться над одним стихотворением из шестнадцати строк. Видя, как я пала духом, Авиям подсел поближе и приобнял меня за талию.
– Отлично. Теперь я вообще не могу сосредоточиться!
– Я могу помочь снять это напряжение. – шепнул на ухо мой жених.
По телу забегали мурашки. Как же давно я этого хочу! Но в ответ лишь отрицательно закачала головой.
– Не хочу, чтобы Борис чувствовал себя одиноким. Пожалуйста.
Авиям кивнул и продолжил диалог, будто мы не прерывались на личное.
За пятьдесят часов до Альбуса, Авиям видя мое прекрасное самочувствие, перестал настаивать на приеме лекарственного снотворного. Лекарство и сон действительно сработали, более того, я никогда не чувствовала такой свежести и легкости. Я будто заново родилась, всем телом ощущая внутренний подъем и небывалое вдохновение.
Чего нельзя сказать о Борисе.
Друг заметно зачах, перестал отвечать на звонки отца и постоянно пьянствовал. После нашего разговора Борис едва ли стал более компанейским. Он уже не притворялся спящим, но все еще сторонился нас, пока не прикладывался к бутылке виски. Я видела насколько это не нравится Авияму, но попросила дать Борису свободу действий, надеясь, что он образумится, когда мы прилетим на Альбус. В конце концов, друг тоже имеет право и на стресс, и на депрессию после всего, что пережил.
Чтобы Борис не чувствовал себя одиноко, я ограничила общение с Авиямом и избегала любой возможности оставаться с ним наедине. Не хватало, чтобы Борис думал, будто я кувыркаюсь с Авиямом, пока первому так плохо. Это было бы неуважением к его помощи на том чертовом корабле.
Сегодня я проснулась на плече Авияма, и это наполнило мое утро и душу невероятной нежностью. Борис громко храпел в кресле пилота, а Авиям весь завтрак был чересчур беспокоен.
– Что чувствуешь? – спросил он, подсев ко мне совсем близко. Это значило, что Авиям собирается поговорить о чем-то слишком личном.
– Не терпится увидеть Альбус! Вдохнуть его воздух! Земляне когда-нибудь ступали на вашу планету?
– Нет. Ты будешь первая.
Ого!
– А разве это не запрещено?
– За это не беспокойся. Нет ничего более запрещенного, чем контрабанда, особенно, если это связано с планетой Земля.
– Авиям… У меня нет зла на Брэди. Я не хочу, чтобы из-за меня он…
– Отсутствие отрицательных эмоций связано с приемом лекарства. Эффект продлится еще некоторое время.
