Мне казалось очевидным, что доверять такому типу нельзя. Но доведённые до отчаяния люди в ощущении тупика были рады любому решению. Им казалось, что главное – выйти за пределы лагеря. А уж там они сориентируются по ситуации. И всё же три сектора в полном составе отказались уезжать. К ним же присоединились «отказники» из других секторов. А девять, за редкими исключениями, согласились отправиться с неведомыми благодетелями.
На место сбора их перевозили самолётом в течение ещё трёх дней. Он улетал и возвращался за новой партией. При этом часть согласившихся отказывалась, а отказавшиеся вдруг соглашалась. Только когда отбыл последний рейс, отчалила и троица «пришельцев».
Последние минуты их пребывания в лагере выглядели так. Поздно вечером, когда уже основательно стемнело, из шатра вышел Зелёный и поднялся на борт вертолёта. Я видел, что из-за палаток за ним наблюдают. Думаю, что оставшиеся рассмотрели цвет кожи пилота и порадовались, что не отправились с ним.
Потом Толстый упаковывал свернувшийся шатёр, а Жадный прогуливался вокруг, подавая отрывистые команды. Он вдруг переменился. Исчезла обычная суетность, движения стали точными и резкими. А когда он поднялся на верхнюю ступеньку трапа и победно поглядел на опустевший лагерь, я увидел гордо и высокомерно посаженную голову на тонкой шее и мысленно произнёс, – «Гриф». Все эти люди были для него падалью, которой он питался.
Я нашёл видео высадки вертолёта и увидел затерявшийся в степях Монголии космодром, в центре которого блестели металлом три громадных грузовых корабля. Группа встревоженных японцев подошла к спустившемуся с трапа Жадному, говоря о том, что им обещали компактное проживание на Объекте. Он уверил их в том, что все обязательства будут исполнены в точности. А потом всех быстро и организованно погрузили, корабли оторвались от земли и утонули в чаше ночного неба.
Я ещё долго сидел, не в силах осознать и вместить увиденное. И мне необходимо было с кем-то всё это обсудить.
Пришло время встретиться с Раши. И если вы думаете, что он без меня скучал, то это вы зря. По его навороченному особняку, больше похожему на межпланетную космическую станцию, разгуливала очередная подружка, очень условно одетая. Я помню, как в начале нашей дружбы пытался запоминать их имена, пока не понял, что это пустое и бесполезное занятие.
Меня удивляла его способность пребывать в состоянии неизменного восторга по поводу каждой. И расставался он не потому, что ему что-то не нравилось в одной, а только потому, что другая была ну просто обворожительна. Вокруг него, как вокруг речного порога, всегда летали брызги страстей и закручивались спирали эмоций. Он постоянно кого-то утешал и кому-то что-то обещал. Порой это была сложная и тонкая игра, в которой надо было не забыть кому что сказано. При этом он искренне всех жалел и относился ко всем своим прошлым и нынешним пассиям с неизменной нежностью. Они это чувствовали и многое ему прощали. Я помню только одну умную, которая в тот момент, когда он вместе с ней уже даже всплакнул, жалеючи, назвала всё это цирком, влепила ему пощёчину и удалилась. Больше умных он старался не заводить.
Весь этот балаган прилагался к Раши как шуршащая упаковка к последней модели суперкомпьютера. Упаковку можно было отложить или выбросить. На качество работы машины это совершенно не влияло. Раши был гением. А точнее магом и факиром виртуального пространства. Казалось, что подобно творцу этого мира, он творит из ничего, создавая законы бытия своих рукотворных миров.
