– Послушай, – запротестовал Хортон, – ты несешь бессмыслицу. Были же и другие корабли…
«Возможно, – согласился Корабль, – что некоторым из них удалось обнаружить подходящие планеты вскоре после старта. В таком случае они могли благополучно вернуться на Землю».
– А ты продолжал лететь и лететь…
Корабль ответил:
«Мы исполняли возложенную на нас миссию».
– Ну да, конечно, ты был занят поисками планет.
«Не планет, а одной планеты. Такой планеты, где мог бы жить человек».
– И чтобы найти ее, тебе понадобилась почти тысяча лет.
«На поиски не было установлено определенного срока».
– Наверное, так, – сказал Хортон. – Об этом мы как-то просто не подумали. Мы тогда не задумывались о многом. А о многом нам предпочитали не говорить. Скажи мне хотя бы теперь: если б ты не обнаружил эту планету, что бы ты делал?
«Мы продолжали бы поиски».
– Даже миллион лет?
«Если понадобилось бы, даже миллион лет».
– А теперь, хоть мы и нашли планету, мы не можем вернуться?
«Совершенно верно», – подтвердил Корабль.
– Тогда за каким же чертом было ее находить? – вспылил Хортон. – Мы ее нашли, а Земля об этом никогда и не узнает. Настоящая правда, по-моему, в том, что тебе неинтересно возвращаться. Уж тебя-то там, на Земле, не ждет ничего хорошего.
Корабль не дал ответа.
– Ну скажи мне, – Хортон сорвался на крик. – Признайся!..
– Вам не ответят, – вмешался Никодимус. – Корабль впал в гордое молчание. Вы его обидели.
– Черт с ним, с Кораблем, – заявил Хортон. – Я их троих наслушался до отрыжки. Теперь ответь мне ты. Корабль сообщил мне, что трое других умерли…
– Была неисправность, – сказал Никодимус. – Примерно через сто лет полета. Отказал один из насосов, и камеры холодного сна начали прогреваться. Мне удалось вас спасти.
– Почему только меня? Почему не других?
– Все очень просто, – рассудительно отвечал Никодимус. – Вы у меня числились первым. Вы были в камере номер один.
– А если бы я был в камере номер «два», ты позволил бы мне умереть.
– Я никому не позволял умирать. Но я мог спасти только одного спящего. Когда я это сделал, спасать других было уже поздно.
– Значит, ты выбирал по номерам камер?
– Да, – подтвердил Никодимус, – я выбирал по номерам. Разве есть лучший способ?
– Нет, – сказал Хортон. – Лучшего способа, пожалуй, нет. Но когда трое из четверых умерли, у вас не возникло мысли, что надо прервать полет и вернуться на Землю?
– Такой мысли не возникало.
– Кто принимал решение? Надо полагать, Корабль?
– Не было никакого решения. Никто из нас не упоминал ни о каких решениях.
Все пошло наперекосяк, понял Хортон. Сядь кто-то сиднем и поставь себе целью завалить дело, трудись он над этой задачей со всей прилежностью и упорством, доходящим до фанатизма, все равно бы ему ни за что не добиться лучшего результата.
Один корабль, один человек, один глупый плоскостопый робот – ну и экспедиция, прости господи! Хуже того, совершенно бессмысленная экспедиция в одну сторону. С тем же успехом, подумал Хортон, можно было вообще не стартовать. Впрочем, пришлось тут же напомнить себе: если бы не экспедиция, он лично умер бы много веков назад.
Он попытался вспомнить других – и не смог. В лучшем случае он видел их смутно-смутно, как сквозь дымку. Образы были неясными, будто размытыми. А когда он решил представить себе их лица, хотя бы лица, опять ничего не вышло, словно у них вовсе не было лиц. Он знал заранее, что позже будет скорбеть о них – позже, но не сейчас. Сейчас они припоминались слишком слабо даже для скорби. Да и времени скорбеть сейчас не найдется – столько надо сделать, столько обдумать. Тысяча лет, повторил он себе, и нет пути назад. Потому что попасть назад можно было только на Корабле, и уж если Корабль решил, что не вернется, спорить больше не о чем.
