Но они не спешили садиться, неторопливо прохаживаясь около, осваиваясь на новом месте, что ж, день можно сказать потерян, перебираться на сельскохозяйственный рынок было уже поздно, это уж завтра ― думали бы они, если б умели думать, ― что ж, по крайней мере мы теперь как бы при деле, на законном своём месте, а не маемся без толку, не зная куда себя девать от смущения и сознания своей неуместности, никчемности и невостребованности.
Аркашка кажется уже совсем потерял интерес к Науму с кумом, и тоже прогуливался неподалёку, размышляя о чём-то о своём, и когда он очередной раз поравнялся с Наумом, Наум неуверенно сказал ему указывая на лежащие на телеге мешки:
– Сто рублей! ― сто рублей мешок!
– А, не, не, вы стаканами торгуйте ― сказал им Аркашка отвлекаясь от своих мыслей, ― стакан-то у вас есть наверно?
– Уж что что, а стакан-то у нас есть ― оскаливаясь отвечал плохо побритый Наумовский кум, и оба они сняли с воза мешок, поставили его перед стульчиком и ящиком, развязали, аккуратно закатав края, а сверху поставили стандартный гранёный стакан, предварительно насыпав в него горку овса.
Аркашка сделав полуоборот на каблуке (у тапочка, как ни странно, тоже есть каблук, хоть и совершенно незаметный) поворачиваясь к публике, вытянул вверх и вбок руку и торжественно провозгласил:
– Овёс недорого!
– Рупь стакан!
Буфер обмена у Наума, давно уже бал готов переполниться, и в этот момент он наконец переполнился, и Наум на минутку впал в ступор, пытаясь прикинуть, сколько же стаканов в мешке?
Триста? Семьсот? Тысяча?
Сколько стаканов удастся продать?
Восемь? Четыре? Два?
Но прохожие конечно же не торопились покупать совершенно ненужный им овёс и равнодушно проходили мимо, хотя следует заметить, что и рядом, у продавцов других, самых разнообразнейших товаров дела тоже шли не самым лучшим образом.
Это была скорее выставка, а не магазин или рынок, и поэтому Наум с кумом были вполне довольны новым своим положением, полученным благодаря подсказкам Аркашки, который теперь прохаживался мимо них туда-сюда, задумчиво поглядывая то на стоящую у стены лошадку, то на стену планетария, то куда-то вверх, на купол.
Поравнявшись очередной раз с Наумом он вдруг уставился на мешок, подняв вверх указательный палец, замер так на несколько секунд, и сообщил Науму, что им ещё не хватает бумаги, бумаги для пакетиков, чтобы покупатели могли насыпать в них овёс, и предложил Науму пойти купить старых газет или журналов на пятачке где торгуют книжками.
Они обогнули первый ряд, ближайший к площади, где лежали дорогие книги в твёрдых обложках, дополнительно обёрнутые ещё и в глянцевые суперобложки, прошли мимо барда с гитарой, поющего себе под нос что-то едва слышное, перед ним почему-то лежал футляр не от гитары, а от скрипки, с брошенными туда несколькими разного достоинства купюрами и мелочью, но нетрудно было догадаться, что это он сам их туда и бросил, с целью вызвать подобие цепной реакции, и прошли ещё дальше, к группе из человек двенадцати образовавшей полукруг центром которого была девушка читающая длинное стихотворение, или даже поэму, читала она почти наизусть, лишь изредка заглядывая в листки бумаги которые она держала перед собой:
Нам под гнётом гробов-городов уготовлено грозно другое,
и гормоны горя, с гомоном галок летят в гордеца и изгоя,
и угодив на погост, прахом прогорклым удобрим мы Дикое Поле нагое…
