Плата за рай - страница 2

После гибели матери Петра – Анастасии Пафнутьевны Пушковой, тяжело болевшей раком печени, генерал К. в буквальном смысле приютил Петра у себя дома. Дал ему все, что было необходимо для того, чтобы человек не потерял будущего: образование, воспитание, пропитание, крышу над головой и даже предопределил его дальнейшую судьбу, отдав учиться в военное училище, желая, чтобы тот пошел по стопам своего отца, да и по его стопам тоже. В силу строгости генерала К. выбора у Петра Аристарховича не было, хотя тот и любил его как сына. Генерал К. с самого начала дал понять Петру, что в жизни ничего не дается легко и что нужно биться за каждый вздох, секунду, миллиметр, чтобы чего-то достичь. Генерал К. в свободное время учил воспитанника тому, чему не научат в школе нынешние преподаватели. Правда, учил не осознанно, а скорее ненароком, размышляя вслух о бытии мира сего. В конечном итоге эти частые монологи выработали у Петра Аристарховича наблюдательность и чрезвычайную любовь к всяческого рода глубоким размышлениям. Иной раз разные мысли путали все в голове, и ему даже казалось, что он сумасшедший. Впрочем, к чему сокрушаться над неподвластным? Ведь эту любовь, как бы ему ни хотелось, он был не в силах изменить. Он не мог изменить ей, не говоря уже о полном, безвозвратном искоренении. Петр Аристархович был обречен от рождения влюбиться в тяжелые думы и в вечных попытках отыскать истину, в нескончаемой борьбе с самим собой, с необъятной надеждой в груди умереть и воскреснуть с ними в следующей жизни, в другом мире.

Как мы уже упомянули, Петр Аристархович имел счастливую случайность оказаться среди героев – ветеранов Великой Отечественной войны. А также в окружении высокопоставленных лиц государства, родственников Президента и тех, кто за счет своего уменья благоговеть перед нужными людьми и вовремя ублажить их занимают важные посты и властные должности.

К этому времени Петр Аристархович уже имел звание подполковника и был в подчинении генерала К. Стоял он несколько позади генерала, и было ясно, что хоть и глядел на парадное шествие, но видел совсем другую картину. По его лицу то и дело пробегала судорога. Кулаки его сжимались от ярости и злости. Глаза сверкали, наливаясь горькими слезами, а иной раз потухали в раздумьях. Сердце билось учащено, и грудь вздымалась от напряженного дыхания; с возрастом это состояние становилось все заметней для него самого. Оно было вызвано его глубокими размышлениями, которые он временами ненавидел так же сильно, как и любил. Любовь, смешанная с ненавистью, – все равно что вода, разбавленная чаем. Когда они соединяются, то их уже не разделить и прежние субстанции не восстановить, процесс становится необратимым. Любовь в ненависти и ненависть в любви, пропитанные друг другом, составляющие и дополняющие одно другое – это особая форма чувств… Последняя стадия, обратная сторона, когда разгорающаяся любовь вдруг делает разворот. Когда вовремя не поставленная точка приводит к тому, что слова обесцениваются, но ты продолжаешь писать миллионы строк, и бессмысленная надежда съедает тебя изнутри. Когда ненависть просит убить ее ради любви… Это особая форма чувств, когда, отрекаясь от ненависти, ты обрекаешь свою любовь на смерть. Это та форма чувств, которая призвана убить твою душу, твое сердце, разум, сознание, и в последнюю очередь, когда у тебя ничего не останется, подарит тебе твою же плоть и призовет к жизни – чтобы убить потом снова.