Конечно же, никто не видел этого хамского поступка. Зато всем стал очевиден его результат – свалившийся на голову ничего не подозревавшей госпожи Фуксии горшок с цветком. По воле судьбы в злосчастном горшке, совершившем столь головокружительный полет, оказалась та самая пресловутая фуксия, которую велела рассадить по всему дому хозяйка из любви к себе и к своему имени. Итак, летающая посудина, ровно опустившись вниз, с веселым грохотом разбилась о блестящий пол, разбросав землю и не причинив никакого вреда госпоже Фуксии. А вот цветок… Он при стремительном снижении совершенно случайно зацепился за голову опешившей от неожиданности дамы и самым нелюбезным образом сдвинул на бок грандиозный парик вместе с воткнутыми в него бутонами сортовой… ох, все той же фуксии.
Ни музыка, ни овации, ни восторженные возгласы уже не раздавались среди нависшей в зале гробовой тишины. Лишь слышны были только щелчки камер фотоаппаратов. Все с замиранием глядели на героиню произошедшей трагедии, а та, растерянная и оглушенная столь тяжким ударом, стояла, точно статуя, бледная и неподвижная. Когда же остатки жизни вновь вернулись к ней, она подняла вверх голову со сбившимся париком, и ее лицо тут же приобрело темно-багровый оттенок, который гораздо более подходил к ее откровенно розовому одеянию. Она в упор посмотрела в глаза свой насмешницы. Но в них не было ни тени шалости или ребячества, а лишь испуг и жуткая горечь собственной гибели и безысходности.
Календарь на стене швейной мастерской утверждал, что уже началась самая настоящая весна. Не веря ему, портнихи с ужасом глядели в окна, за которыми разыгралась нешуточная метель. Будто кто-то на земле совершил страшное злодеяние, и теперь небо посылало свой неистовый гнев, карая все вокруг.
– Вот напасть-то, – вздохнула одна из закройшиц.
– Еще бы, – подтвердила другая. – И куда это наша Галочка рванула в такую страсть?
– Тут ей не лучше, – заметила третья. – Одна погибель да и только.
Молчание воцарилось в комнате. Слышно было лишь дикое завывание вьюги да тиканье настенных часов, указывавших на довольно позднее время.
Наступила ночь. Гала шла по пустынным улицам, с трудом передвигая ноги. Вокруг не было ни людей, ни машин, даже собаки попрятались от жутко сильного ветра. «Может, это и к лучшему,» – вяло подумала Гала, с сожалением глядя на свои ноги в заштопанных шерстяных носках, обутые в старые стоптанные тапки с чьей-то ноги. Прочий ее наряд тоже не был рассчитан для прогулки – помимо серенького мятого платьица, на ней была лишь потрепанная шаль того же оттенка.
Впрочем, даже если бы прохожие и надумали пройтись по улицам в столь поздний час, они бы вряд ли обратили внимание на чью-то согнутую спину, припорошенную снегом, во мраке разбушевавшейся стихии. Ничего не было видно на расстоянии двух шагов. Тротуары превратились в одно сплошное заснеженное поле. А дома, холодные и безликие, стояли неприступными бастионами с едва мерцающими сквозь пургу блеклыми окошками.
«Так недолго и сбиться с пути,» – подумала маленькая путешественница и вдруг поняла, что никакого пути у нее по сути и нет. Ей попросту некуда было идти. Лишь черная пустота ненастной ночи и суровая неизвестность впереди распростерли перед ней свои холодные объятья. Но первый шаг уже был сделан, и отступать ей было некуда.
И она упрямо шла все дальше и дальше, но в снежной круговерти сама стала кружить кругами, окончательно потеряв ориентиры. Наконец, выбившись из сил, она остановилась и прислонилась к какой-то ограде. Надо было перевести дух. Однако покой не был на пользу несчастной скиталице: злой ветер настойчиво гнал дальше, грозя заморозить насмерть.
