Я хотела, чтобы он тоже кричал. Хотела, чтобы он тоже сыпал оскорблениями в мой адрес. Я хотела, чтобы мы хоть раз в жизни поругались по-настоящему громко и высказали друг другу уже всё. Что в нас накопилось.
Но Серёжа продолжал молча смотреть на меня. На его лице не было ни капли злости. Он будто мысленно абстрагировался от всего, что я ему только что наговорила.
- Я люблю тебя, - сказал вдруг Серёжа. И в этот момент мне показалось, что я долго-долго крутилась на карусели и меня резко выкинуло с неё. – Люблю и уважаю, как мать своего сына; как человека, с которым прошёл многое; возможно, люблю как друга. Но я больше не люблю тебя, как женщину. Прости, Наташа, я должен был сразу тебе это сказать, но… Я запутался и пустил всё на самотёк, шёл по течению, потому что так было удобно.
- Как долго? – ответила я еле живая. Едва ли хоть одна женщина в мире может быть готова к тому, чтобы услышать от своего собственного мужа, что он любит её, как друга, но не как женщину.
Желание убежать отсюда и отмыться буквально затапливало мой разум.
- Года два, три… Я не помню…
- То есть ты уже года два-три трахаешь кого-то на стороне?
- Нет. Я всегда был тебе верен, Наташ.
- Ну, да! Конечно! А с этой? – из моей груди вылетел издевательский смешок. - Хочешь сказать, что с ней у тебя тоже ничего не было, и она просто так к нам домой притащилась?
- До её прихода ничего не было.
- Тебе нимбом макушку не напекает, нет? Думаешь, я поверю в бред, что девчонка в мой дом просто так пришла, сидела за моим столом, пила мой чай и врала, глядя мне в глаза, но при этом между вами ничего не было? Ты в курсе, что от тебя её духами несло в ночь перед её приходом?
- Наташ…
- Было?
- Мы целовались, - глухо произнес Серёжа, стараясь не смотреть мне в глаза.
- Мерзость, - мне снова захотелось пройтись по своим губам наждачкой. – И это ты называешь верностью? Мразь…
Именно в этот момент я поняла, что у меня ничего не осталось к этому к человеку. Абсолютная пустота и желание, чтобы он исчез из моей жизни.
Я рванула в свою комнату, взяла из тумбочки бумаги на развод и ручку. Вернулась в гостиную и размашисто, чтобы он видел, поставила свою подпись в нужном месте.
- Вот, - я буквально впечатала ему в грудь эти бумаги, ставшие теперь помятыми, и начала просто выталкивать Серёжу из квартиры. Пусть только попробует пикнуть! На кусочки разорву! – А теперь выматывайся. Видеть тебя не хочу! Знать не хочу! Вали! Вали отсюда!
- В трусах? – пропищал он там что-то жалобно.
- Сделай хоть напоследок мне приятно.
Пусть скажет «спасибо», что я не настолько сильная, чтобы его тушу с лестницы или из окна выкинуть. Зато я в силах вышвырнуть его в подъезд, что я и сделала с большим удовольствием.
А затем собрала его вещи, которые попались мне под руку в прихожей и вышвырнула следом. Наверное, еще никогда уборка не приносила мне столько удовольствия.
- Я утром заеду за Стёпкой, - вякнул Серёжа в закрытую дверь.
- Не опаздывай. Мудак, - выплюнула я каждое слово и, тяжело дыша, отошла в сторону.
Запутавшись пальцами в волосах, едва чувствуя свои конечности, я ощущала себя на грани истерики. Мне хотелось и смеяться, и плакать. И сдерживать свои порывы сейчас я точно не хотела. И плевать, что от слёз не видно, куда я иду и уже болят глаза.
Я сделала ровно то, что должна была сделать. Для себя, для сына.
И момент, когда я поцеловала Серёжу, стал той самой подброшенной монетой, о которой говорил Славик. Он оказался прав: именно в тот момент, когда ты отдаешь судьбе право решать за тебя, ты уже знаешь, чего хочешь сам.
