– Как насчёт совместного отдыха?
– Планируешь познакомить меня с красотами Брайтона?
Я отдаю себе отчёт в том, что отвечаю вопросом на вопрос.
Удивлён ли я?
Пожалуй, нет.
Джина улыбается. Это нечто особенное – видеть улыбку на её обычно безэмоциональном, непроницаемом лице.
– Рассчитывала познакомить тебя с красотами Швейцарии, Андрей. Красота гор этой страны не сравнится ни с чем.
Мне нравится её акцент. Но значительно больше мне нравится, как она произносит моё имя.
– Не думаю, что это хорошая идея.
– Понимаю. Твоя семья…
Снова это отстранённое выражение лица, и я ловлю себя на том, что раздражён.
– Нет, не понимаешь, – перебиваю я, и получается слишком резко, – Ирина и Сергей в декабре полетят в Дубай. К тебе и ко мне это не имеет никакого отношения. Всё заканчивается, когда ты поднимаешься на борт самолёта.
– Хочешь, я останусь? – спрашивает Росс.
Она не понимает потому, что не хочет понимать. Как и любой человек. Не слышит не тот, у кого плохой слух, а тот, кто не хочет знать.
Джина не хочет остановиться, за неё это сделаю я.
– Не хочу, – отвечаю коротко, – дело не в твоём отъезде. Дело во мне.
Дело в том, что мы стали слишком близки друг к другу, а мне это совершенно не нужно. Никогда не будет нужно. Ни с кем.
Какое-то время в кабинете царит тишина – такая, что я слышу едва уловимый шум кулера в приемной. Джина курит и молчит, а я возвращаюсь к работе. Новый проект я планирую контролировать лично – по крайней мере, первое время. Листаю аналитику, ни на мгновение не забывая о присутствии Росс в моём кабинете. Сколько времени проходит до того, как она решает заявить о себе, я не знаю.
– Ты жестокий человек, Андрей, – произносит она, – и умеешь делать больно.
Эта Америка для меня открыта давно.
– Если бы тебе это не нравилось, – замечаю я, – тебя бы здесь не было.
– Тебя тоже, – коротко отвечает Росс, поднимается и отходит к окну.
– Справедливо.
Разговор окончен. Этот разговор. Мне кажется, что это один из тех логичных финалов в отношениях, о которых потом приятно вспоминать. Потому что всё, что будет после – лишнее. На мой взгляд, этот разговор уже лишний.
В любом случае, у нас с ней есть ещё месяц, и я этому рад. Полагаю, она тоже.
Диана
Как выяснилось, за тот случай с отцовским юбилеем Никита ни на шутку на меня разозлился. Во-первых, за то, что я припёрлась в полукоматозном состоянии, а во-вторых, за то, что я заставила его отыметь меня на кухонном столе, после чего свалила в неизвестном для него направлении, не сказав ни слова. Практически на весь день.
Выяснилось это не сразу, а в течение нескольких дней, что вполне в характере Мелехова. Всё это время он негатив в себе перемалывал, культивировал и молчал. Это его стиль: довести себя на медленном огне до кипения, после чего он взрывается, и мы начинаем орать друг на друга, как пара в олдскульном итальянском кино. Потом расходимся недели на две. В этот раз я предпочла скандалу игнор его претензий, оставила Никитоса дома подумать над своим поведением и пошла прогуляться на ночь глядя.
Я бродила по улицам, полностью увлечённая мыслями об интересующем меня объекте. Незримый Шмелёв со своим парфюмом шёл за мной по пятам, прочно зафиксировав запоминающийся образ на уровне подкорки. В вечер папочкиного юбилея мой разум был далек от реальности, но я могла поклясться, что наш поцелуй продлился чуть дольше, чем если бы я целовала того, кого от меня на самом деле тошнит. А значит, этим однозначно стоило заняться. Я уже не раз думала, как мне побыстрее дотянуться до вышеозначенного Андрея Николаевича. Рисовался всего один реальный вариант: только через моего папашу, читай через мой труп.
