– Да, я сброшу тебе все данные, она готова на собеседование в любое время.
– Хорошо.
Он отключается раньше, чем я успеваю сказать «ик». По правде говоря, Роб единственный, кому позволено так со мной себя вести. Ключевое слово – позволено, но это правила игры, и я их приняла.
Шмелёву я ничего такого не позволяла, в том числе смотреть на меня как на дерьмо.
Да мать твою!
Мы приезжаем к Ники к пяти. Она собеседуется, потом мы перекусываем сэндвичами, которые сделала их домработница, переодеваемся, делаем макияж, спускаемся – и-и-и-и возвращается ее отец, Савицкий Леонид Ефремович. Я его так и называю: Леонид Ефремович, подчеркнуто-почтительно (в уме держим издевательски), но он меня терпеть не может. Считает, что я на Ники плохо влияю. Как-то он даже не постеснялся мне об этом сказать, видимо, чтобы его мнение было зафиксировано для отчетности в моем маленьком убогом мозгу (я вижу эту характеристику в его глазах).
Если честно, мне пох.
И на его мнение, и на его характеристики.
– Никита, куда ты собралась?
Полное имя Ники – НикитА, ее мама была поклонницей сериала про самую известную девушку-киллера. Ники свое имя ненавидит, а мне кажется, это прикольно.
– А можно я не буду отчитываться перед тобой за каждый свой шаг?
– Можно. Когда ты не с Дианой Астаховой.
Он тоже в летах, как мой папочка, но если мой выглядит как дворовой питбуль – подтянутый, цепкий, отец Ники слегка полноват и напоминает ньюфа-спасателя в отставке. Мое мнение: внешность обманчива. Прислонившись к стене, я складываю руки на груди, мне кажется, ожидается интересное представление.
– Диана моя подруга, и ты прекрасно это знаешь.
– А ты прекрасно знаешь мое мнение о твоей подруге.
– Папа! – рычит Ники.
Я все еще стою, рассматриваю его. Под конец он не выдерживает и переводит взгляд на меня.
– Если с моей дочерью что-нибудь случится по твоей милости…
– Я уже написала завещание, – отвечаю я и выхожу на крыльцо.
Пусть они дальше там без меня разбираются, а я пока покурю.
Коттеджный поселок в сентябре – красота. У нас тоже есть загородный дом, но эти места мне нравятся больше. Не только тем, что там нет мачехи и сводной кровинушки, но и живописными дорогами, запертыми в багряно-охровых коридорах. Скоро эти коридоры станут лысыми, а потом – белыми. Не говоря уже о горах, которые становится видно, если проехать чуть подальше.
Терпкий аромат сигарет взрезает свежий воздух, как повышенный голос Ники, доносящийся из дома. Иногда мне кажется, что я могла бы жить вот так, в таком вот месте, с каким-нибудь нормальным мужиком, но дым развеивается, и я понимаю, что нет. Не могла бы. А глюки ловить еще рано.
– Поехали! – зло рычит Ники, вылетая из дома и хлопая дверью.
Судя по всему, разговор с отцом не удался.
Мы приезжаем в клуб аккурат к открытию, и Ники на выходе выдают гостевой браслет. Это для новичков, впервые переступивших порог. Телефоны мы сдаем сразу, таковы единые правила для всех, сам Роб их устанавливал. Мы проходим в основной зал, и тут на Ники нападает ступор. Это нормально, здесь либо ступор, либо истерический ржач, и я рада, что у нее первое.
– Охренеть, – выдает она.
Для той, кто ни разу не видел Андреевский крест вживую, не слышал свист плети, рассекающей кожу, не видел сидящих у ног мужчин женщин в ошейниках, а у ног женщин – мужиков с зажимами на сосках и законсервированными в пояс верности членами, она отлично держится. Мы живем в таком веке, когда всем нам доступно все и сразу, но одно дело – фото, видео и влажные фантазии, совсем другое – реальность.
