С каждым годом, становясь взрослее, приближаясь к сорокалетнему юбилею, Грейс все чаще думала о сыне, о том, как она поступила с ним много лет назад. Когда она оставила его в «колыбели» у пожарной станции, что-то погибло в ней самой, что-то, чего она не могла заметить в силу юных своих лет и присущего этим годам эгоизма. И это что-то осталось в ней, разлагалось, гнило, заражало организм, причиняло боль. Боль эта становилась с годами все сильнее и сильнее, переросла в хроническую, тупую и непреходящую.
Нет, потерять его еще раз она не могла. Никак не могла.
И она не потеряла. Она нашла в себе силы подойти к нему. Подобрала какие-то слова, чтобы начать разговор, нашла мужество, сев с ним в кафе, рассказать, кто она. И был долгий разговор, были слезы, были жалкие извинения, и был растерянный взгляд парня в красной футболке, Эрика, ее сына…
С тех пор прошло больше четырёх месяцев. И за это время жизнь Грейс превратилась в кошмар.
Эрик был болен. Он был наркоманом. Он вырос угрюмым, нелюдимым парнем. От его рассказов о себе сердце Грейс обливалось кровью. Ведь это из-за нее жизнь Эрика сложилась так, как сложилась.
Выставка в Риме – первая за четыре месяца. Грейс отказывалась от всех прочих предложений, всецело посвятив свое время налаживанию отношений с Эриком. Шаг за шагом выкладывая хлипкие доски моста, соединяющего пропасть между ними. Пропасть обид, злости, сожалений, недоверия. Что только не лежало на дне этой пропасти!
Спустя время Грейс предложила Эрику переехать к ним с Диланом. Ведь это и его дом! «Теперь это твой дом, Эрик». Но парень наотрез отказался. Разумеется, Грейс не настаивала. Она лишь подчеркнула, что отныне он может жить у них, если только сам этого захочет.
С первых дней их общение стало строиться на деловой основе. Словно два бизнесмена, попавшие в затруднительное положение, искали они друг перед другом пути решения. Грейс, не имея, разумеется, подобного опыта налаживания коммуникаций, не зная, как правильно выстраивать отношения, и в силу своего пробивного характера решила, что в первую очередь необходимо устранить финансовые проблемы сына (как странно ей произносить это слово! Впрочем, Эрика она называла по имени, не решаясь и не чувствуя за собой права называть его сыном. По крайней мере, сейчас).
Конечно, начинать стоило с самого главного – вылечить парня от наркозависимости. Но почва эта еще зыбкая, еще слишком мало они знают друг друга. От излишнего усердия могут проломиться доски хлипкого моста отношений. Пошлет к черту – вот и весь разговор. Впрочем, судя по всему, Эрик и сам не прочь избавиться от смертельной привычки.
Проблема заключалась и в Дилане. Эрик не понравился ему с первой же минуты. «У него глаза злые, страшные глаза, ты разве не видишь?»
Конечно, она видела. «Видеть» – ее профессия, ее дар, принесший ей признание в мире современной живописи, сделавший ее живым классиком. Но она также видела и другое: молодого парня с изуродованной по ее вине судьбой. Нет, это не преувеличение, не пафосное самобичевание. Это правда. Отказавшись от ребенка, она задала вектор развития его судьбы. Конечно, Эрик мог попасть в любящие руки, в семью, которая воспитывала бы его с теплотой и нежностью, как собственное дитя. В такой семье он и рос, по его словам. Однако какими бы заботливыми ни были приемные родители, они все равно оставались приемными. По крайней мере, в мыслях брошенного родной матерью ребенка. Сам факт, что ты, еще безгрешный, еще только первые недели смотрящий на этот мир, можешь оказаться кому-то ненужным, порождает в тебе комплексы. Они медленно вызревают, но ты не знаешь о них, если не знаешь, что живешь с чужими родителями. Эрик знал. От него это не скрывали.
