Все эти мысли накрутили меня до такой степени, что руки от злости задрожали.
Как бы мне хотелось встать, плюнуть в его надменную рожу, сказать ему категорическое нет и громко хлопнуть дверью перед его носом раз и навсегда, но я не хотела опускаться до подобного… Хотя последние два пункта я вполне могу сделать, и более того — даже намерена. Только договорю с ним…
— Как можно? — спросил он.
— Сначала обозвать последними словами — незаслуженно, — ответила я. — Унизить — снова ни за что. Растоптать, оскорбить. Потом выкинуть голой жопой на снег. А затем позвать сотрудничать, как ни в чём ни бывало. Вы правда полагаете, что это нормальная ситуация, и я соглашусь на ваше столь щедрое предложение?
23. 22.
Назар вдруг встал со своего места и подошёл ко мне. Я оставалась сидеть в кресле и словно одеревенела. Своими действиями Назар меня будто заколдовывал… Я ничего не делала — просто смотрела на него.
Он протянул руку и коснулся моего подбородка.
Я вздрогнула и хотела отвернуться, но он не позволил.
Жесткие пальцы сдавили мою кожу, вынуждая смотреть ему в глаза.
Это что ещё за…
— Тебе работа нужна или будешь дальше выёживаться, Лесь? Тебе ребёнка ведь кормить.
Как мы заговорили сразу… И вы куда-то делось, и про дочь вспомнил.
Да, надо кормить дочь — твою, между прочим!
— Работа мне нужна, — ответила я и ударила его по руке, впрочем, безрезультатно. Я начинала злиться. Что он себе снова позволяет? Ненавижу! — А босс-мудло, извини — нет. Да отпусти!
— Слушай сюда внимательно, Олеся Андреевна. — Приблизил он своё лицо ко мне так, что у моё сердце забилось в груди словно сумасшедшее. Он будто сейчас меня поцелует… Его губы были так близко, что столь дурацкая мысль пронеслась в моей голове — что будет поцелуй. Что он его хочет. Он так смотрел на мои губы, будто бы это какая-то желанная для него сладость или лакомство. Но целовать меня он не стал. Он продолжил говорить: — Я сделаю вид, что про “мудло” мне послышалось в память о нашей с тобой…кхм…дружбе прошлой. Но если ты посмеешь позволить себе что-то подобное ещё раз — ответишь за это по полной. Я не тот дурачок в школе и институте, который был влюблён в тебя и готов был многое тебе простить, побежать за тобой по стёклам. И уже вовсе не тот, кого ты однажды предала. Так тупо и безбожно.
— Я не…
— Заткнись, — прошипел он и нажал с силой на мой подбородок так, что я охнула и замолчала. — Ничего не хочу слышать об этом.
Что он вытворяет?
Нет, этого Назара я вовсе не знаю.
Чужой, жестокий, бездушный…
Он прав: больше это не тот Назар, которого я знала и любила.
От него осталась лишь усовершенствованная временем оболочка.
И снова эти обвинения, от которых болезненный ком мигом собрался в горле…
Я ни в чем перед ним не виновата! Он даже до конца не знает, что случилось на самом деле — меня саму обманули и использовали… Обидели.
Я пострадала больше, и пострадала из-за него же!
А он винит во всём меня и даже слова вставить не даёт.
Обида рвала душу даже спустя годы…
Ну за что он так жесток со мной, и несправедлив?
Если бы он только знал всю правду…
Но он, как всегда, ничего не хочет слышать и знать!
— Слушай и не перебивай меня, — сказал он, почти собирая дыхание с моих губ своими. Я еле могла дышать, через раз выходило. Всё тело словно одревенело. Я ощущала запах его тела, тепло, аромат парфюма, и просто сходила с ума. Он уже не тот, но фантомы прошлого снова слетелись и закружили надо мной будто стервятники, которые пришли выдрать моё сердце и окончательно лишить рассудка. — Трудовую я тебе отдам. Но имей в виду — никакой другой работы ты в нашем городе не найдешь. Можешь уехать — вали отсюда в другой регион. Не можешь — тогда иди мыть подъезды. Ни в какое более менее приличное место не возьмут тебя — я уж постараюсь.
