– Какую?
– Обмен сознаниями.
Несмотря на серьезность разговора и трагичность момента я расхохотался.
– Ты хочешь стать крибером? По-моему, это уже чересчур – всю жизнь быть ловким, могучим и быстрым существом, и превратиться в хилого задохлика, который с трудом передвигается. Да и аппаратуры соответствующей в камере нет и быть не может. Разве что тюремные власти пойдут вам навстречу…
Мохнатый оскалил зубы.
– Не вам. Нам. Я не собираюсь меняться сознанием с крибером. Я хочу произвести обмен с тобой.
Я хмыкнул.
– Неплохой обмен! Многие африканские девчонки, когда я окажусь в твоей шкуре, будут моими! И остаться на Земле можно будет, как недавно объяснил наш сокамерник – знаток законов… Только один момент – все равно сознание наше изменят. А обмен производить не позволят. Да и стоит он бешеных денег – у меня таких нет. К тому же, вряд ли тебе понравится в моем теле. Хотя мне всего двадцать семь лет, есть некоторые проблемы с позвоночником – после прыжка с моста через Нил, и часто ноет на погоду нога – мне ее прострелили на Урале.
– Значит, ты согласен на обмен? – приблизил свою волосатую физиономию прямо к моему лицу Мохнатый.
– Теоретически – да. Ведь лучше сохранить разум с чужом теле, чем потерять его в своем. Но все это пустая болтовня!
Мохнатый нахмурился.
– Вовсе нет. Мы меняемся сознаниями. Подаем апелляцию. Повторное обследование показывает, что каждый из нас «исправился» – ты получил нужные баллы по шкале лояльности, а я – по шкале независимости и самооценки. И нас отпускают.
– Так просто?
– Лендары соблюдают и дух, и букву закона. Они не наказывают и не мстят. Они делают, как лучше.
– Только ты забыл об аппаратуре.
– Вот она, – кивнул Мохнатый на крибера.
– То есть?
– Крибер – готовый механизм для перекачки сознания. Гораздо более надежный, чем механические устройства. Он поможет нам. Бескорыстно. И тем самым наберет недостающие ему баллы. И тоже выйдет сухим из воды.
– Можем ли мы доверяться существу, даже имени которого не знаем?
Мне стало не по себе настолько, что даже пальцы похолодели.
– Криберы имеют много имен, – наставительно сообщил Мохнатый. – Гораздо лучше называть его просто – крибер, не обольщаясь относительно его личной сущности. Потому что он и не личность, в полном смысле этого слова.
– Чего тогда ему бояться?
– Того же самого, что и нам. Изменения. Духовной смерти, – не слишком понятно объяснил дсен.
Крибер вышел из транса, повернул к нам огромную голову и сообщил:
– Я готов.
– И я готов, – тут же отозвался Мохнатый.
– Наверное, я тоже не откажусь, – вздохнул я, удивляясь себе.
И почувствовал, как погружаюсь в ледяную пучину.
Разум мой барахтался в ней, как показалось, долгие годы. Время от времени я что-то видел, ощущал чье-то присутствие. То дсена, то крибера, то чьих-то теней. Тени кричали: «Мы не выпустим тебя отсюда! Ты наш и только наш!» Но приходил Мохнатый и успокаивал: «Все происходит в тюрьме. И это очень удачно. Криберу не выпутаться, если он просто сожрет наше сознание. Ему придется вернуть нас в наши новые тела»…
Долгим, очень долгим был этот кошмар.
Когда я очнулся, солнце клонилось к горизонту, задевало за бетонный забор тюрьмы. На лицо мне опустился лист. Я чихнул, встряхнулся и понял, что различаю теперь девять цветов.
– Мы требуем адвоката! – кричал противным высоким голосом лысый коротышка, обращаясь к камере слежения. Точнее, он был не совсем лысым – на голове росла какая-то шерсть. Не очень много. Одет коротышка был в мою одежду. И лицо у него было мое – искаженное, впрочем, гримасой брезгливости и раздражения. – Мы желаем подать последнюю апелляцию!
