Иван Иванович, работая главным редактором журнала «Подъём», меня охотно публиковал, хотя был по-редакторски: и требовательным, и внимательным читателем, творческие промахи замечал, как никто, но удачам радовался.
Конец рабочего дня, народ толпится, не поговоришь. У Ивана взгляд рассеянный, чем-то занят своим, глубоким, но улыбается с добринкой:
– Как выходит на новом месте?
– Выходит хорошо, – отвечаю известной мужской шуткой, – входит плохо!
– Что так? Вроде, не совсем старый ещё…
Я перевожу разговор на другое:
– Сторожу вот. Пойдём, посидим. У меня первая зарплата. Может, по сухарю вдарим!
– Спасибо, старик! Не пью. Я в партию к Жихареву Виталию Ивановичу записался. Как тот, так и я. Кроме водички – ничего!
– За чаем посидим, покалякаем… У меня печенюшки есть…
– Спасибо! Иди, давай, а то тебя Чекиров заждался. Ты его сменить должен.
Чекирова Виктора Мустафьевича я действительно должен менять на вахте. Он в писательском доме лит консультантом и дольше всех задерживается с начинающими пробовать перо. У него всегда толчея из непризнанных гениев.
– Ладно, бывай! – протягиваю ладонь.
– Буду! Зайду как-нибудь на огонёк.
х х х
Зимний вечер долог. Сижу за компьютером. Целых два абзаца своей нетленки натюкал пальцем. Устал. Дом Писателей хотя и обветшал до предела, но тепло держит хорошо. «Ой, мороз-мороз, не возьмёшь меня! Я сижу в тепле на исходе дня».
Вот ведь дело какое, когда всё сделано! На стихи потянуло. Сплошной плагиат или – ремейк, как теперь выражаются умные люди. Но ведь, правда, хорошо! Тепло от батарей, как медвежья полость мехом наружу с ног до головы пеленает. Сладко под мехом. В сон, как в немыслимую ересь тянет. Я, вроде, сторожем здесь. Бдеть должен. Домовой, как-никак.
Стук в окно, как выстрел у виска. Чуть компьютер не свалил, выпрастываясь из меховой полости. Вскочил, как ванька-встанька. Раз! И я к стеклу!
Улица в рассыпчатом жёлтом свете фонарей. В окне улыбается в бороду Иван Евсеенко. Вот удача! Машу ему рукой, чтобы заходил. «Чайку попьём. Покалякаем…» – так, кажется, я ему говорил тем летом при первой встрече.
– Заходи! – широко открываю дверь.
Евсеенко в морозной дымке, видно долго гулял на свежем воздухе, припылился снежком, пообветрился. От него потянуло чем-то домашним, родственным, как входят с дороги свои люди в давно обжитое, желанное тепло. Так и, кажется, что он вот сейчас размашисто перекрестится на передний угол, где место иконам. Я даже по своей православной привычке оглянулся туда, но в пустом углу ничего и никого, если не считать паука-крестовика, одомашненного временем и тесным пространством.
Бегу ставить чайник, – гость, как-никак. У меня в заначке на всякий случай пылится четвертинка водки. Предложить, может?..
– Иван, – кричу из другой комнаты, где гремлю посудой, – насчёт водочки с морозца, как?
– А, никак! В смысле никаких возражений.
Выставляю застоявшуюся без призора водку, крошу на газете нехитрую закусь, достал махонькие, на один глоток, стопарики. Разливаю.
– Ну, за встречу! – поднимаю склянку.
Иван отводит мою руку:
– Тебе нельзя! Ты на работе! – смеётся.
– Так и тебе нельзя! Ты в партии Виталия Жихарева.
– Вышел я из партии… Ну её! Я теперь антипартийный! Врачи говорят, – можно!
– Ну, и мне можно! Я на этой работе, ну, как член… нашего правительства, что ли. Чем меньше вникаю, тем для дела лучше.
Смеёмся оба. Настроение хорошее. На шутки тянет.
