О теракте 11 сентября 2001 года в США (башни-близнецы) я узнала утром, когда зашла в летнюю кухню, чтобы умыться и позавтракать перед школой. Папа стоял у телевизора и всем нервно говорил: «Тихо! Тихо!». И делал громче. Весь день в школе я ходила сама не своя и вспоминала видеорепортаж, в котором люди падали с небоскреба вниз в надежде на чудо, но разбивались.
Захват заложников в Москве, в театральном центре на Дубровке, в 2002 году все два канала транслировали три или четыре дня. Новости включались сразу, когда появлялись какие-либо известия о заложниках «Норд-Оста». Вся наша семья была прикована к чёрно-белому экрану телевизора. В Москве жила и живёт папина родная сестра, мы очень переживали тогда и надеялись, что она не пошла в тот день в театр. Слава богу, её там не было…
В 2004 году, придя со школы в обед, я застала папу, опять стоящего у телевизора – он смотрел репортаж о захвате школы в Беслане. После просмотра я просто вышла из кухни и не стала даже обедать, пошла в дом. Смотрела на новые, первый раз мной открытые в этом учебном году страницы учебников и понимала, что те дети их уже вовсе никогда не откроют, а я сижу здесь в глубинке Сибири и перевариваю увиденное, думаю и переживаю. Понимаю, что где-то там в красивых и тёплых местах гибнут мои сверстники и ещё больше мне хочется, чтобы никто не умирал, хочется жить самой…
Всё моё взросление я видела в телевизоре только негатив: Чеченская война, взрывы в метро и самолётах. Все мы жили с чувством, что что-то плохое должно случиться прямо сейчас, в эту минуту.
Прошло время. Мы поступили в институты. Началась своя, хоть и не самостоятельная, но отдельная от родительского крыла жизнь. Помню, как я была рада, что в общажной комнате не было телевизора. Утро начиналось в тишине. Все четыре девочки вставали угрюмыми и невыспавшимися – какие разговоры, тут даже музыку слушать не хотелось.
Тихое утро, молчаливый завтрак – сонное царство продолжалось до выхода из общаги. Свежий воздух приободрял, и только потом мы начинали просыпаться.
Это была теперь новая жизнь, где не стало смертей и взрывов, «Ящура» и «Свиного гриппа», цунами, горящих сёл и наводнений, школьников с автоматами. Мы не смотрели телевизор, а читали Уайльда, Шекспира, Маркеса, Достоевского, Гоголя, Белинского, Лихачёва.
С годами мы становимся черствее и не так ранимо воспринимаем информацию извне. Фильтруем и пропускаем через нутро бесконечный поток несчастий и благодарим судьбу, что это случилось не с нами. Как бы жестоко ни звучало, но это так… Ведь самое главное и самое ценное – это жизнь. А уж с телевизором или без, решать каждому.
Художник стоял на зелёном склоне. Вниз уходило поле. Енисей вдали казался свинцовым, он переливался на солнце и уносил свои ледяные потоки куда-то далеко на север. С улицы Набережной мы с Таней сбежали немного вниз и остановились за спиной мужчины.
Он писал картину и не отвлекался на нас. Было вполне очевидно, что отразится на холсте – река, поле, лес на другом берегу. Очень примитивный сюжет, как показалось тогда нам. Это место не особо радовало видами. Что скрывать – куча мусора слева, коровьи лепёшки справа и перекопанная двойная колея от гусеничного трактора вдали.
– Интересно, что именно он будет рисовать? – с улыбкой шепнула Таня.
– Только самое важное, – вдруг произнёс художник и мазок жирной каплей лег сбоку на холст. – И не рисовать, а писа-а-а-ать, – задумчиво произнёс он и вытер кисть об испачканную красками тряпку.
