– Евангелие вы и в руки не брали – это очевидно. Я назову современный пример, по-вашему «формулу»: схождение Благодатного огня на Гроб Господний в Иерусалиме, в субботу, накануне православной Пасхи. Что это, если не Бог?
– Знаю, знаю этот «огонь», в 1988 году появился для успокоения. Электроника работает: инопланетяне в «тарелках» летают, причем прилетают только в необходимое время – месяц, полгода покрутятся, надобность пропадёт – пропадают и «тарелки»; надо устрашить или отвлечь людей – вновь прилетят… Так и с «огнём», кампанию организовали, а для людей утеха. – И замолчал Щербатов, вполне довольный своим ответом.
– А ещё, ещё! – с усмешкой предложила Наташа.
– Достаточно этого! – Щербатов усмехнулся, в то же время лицо его болезненно перекосилось. – Который же час?.. – Оказалось четверть одиннадцатого. – С ума сойти! Наташа, мне четвертинку…
И пока Наташа делила таблетку, Щербатов вызвал срочное такси. Моросил дождь, Наташа надела плащ и вышла проводить Петра Константиновича.
Такси уже ожидало у подъезда.
5
Более недели Щербатов не появлялся и не звонил. Наталья Сергеевна успокоенно решила, что странный «роман» завершен, и вспоминала о Петре Константиновиче лишь в те дни, когда принимала обезболивающие четвертинки.
Больничный продлили ещё на десять дней, и она радовалась Бабьему лету. А выдалось оно на редкость солнечное, с холодными ночами, так что листья на деревьях скоро окрашивало яркой акварелью.
Утром, после завтрака, если не в храм, то шла она на старое городское кладбище, давно закрытое и теперь ожидавшее исхода определённого срока, чтобы его и вовсе ликвидировали для городских нужд. Здесь на одной половине возвышались вековые липы, на второй же половине – берёзы и клёны. Именно под клёном и была могила отца. Лишь по рассказам матери Наташа помнила его. Она и шла сюда не плакать, не благообразить могилу – всё это делала мать. Наташа шла, чтобы на коленях прочесть короткую молитву, а затем сидеть на скамеечке перед холмиком с крестом, слушать тишину и тревожный шелест деревьев, думать о жизни и смерти, любоваться красотой осени. О, эти бордовые листья, как ладони с разъятыми пальцами на длинных листоножках! Каждую осень они стоят у неё на столике, утешая в воспоминаниях. А здесь на вечном покое в окружении дорог и машин она думала о жизни, о Боге и созерцала осеннюю красоту – это летнее умирание.
«Господи, как всё скоротечно и необратимо. Отца нет, я и не помню его, мать больна – не через год, так через десять уйдёт… А я одинокая и мне тридцать – прервётся наша хилая ниточка… Одно утешает: по весне клён выпустит новые, молодые листья – и всё повторится… А как иначе и представить непознаваемую жизнь? Да никак… Родился иной, помаялся – и ушёл беспамятно и бесславно? Такой развязки не пережить… Сколько сегодня самоубийств, даже дети кончают жизнь сами… Люди спиваются, впадают в наркоманию. И коллективно отыскивают причину всему этому, принуждают, запрещают спиртное – и не скажут, что людям не нужна такая жизнь, без Бога, без вечности… Господи, как всё просто и сложно, – подумала и внезапно переключилась мысленно: – А этот человек, зачем он появился и вошёл в наше жилище? Ведь он в благополучии, у него благополучная семья – что он ищет? Не покорных же любовниц на костылях… Не понять – «бабье сострадание», но это так, на поверхности. Что теснит и гонит его?
