— У нас в училище был преподаватель статистики. — Я опустила глаза. — Ничего особенного, просто нестарый мужик, из тех, кому идет седина, грамотный, логичный, отстраненный.
— Возможно, слишком отстраненный? — ухмыльнулась явидь.
— Возможно. — Спорить не хотелось. — Но что-то в нем такое было, и иногда я представляла, — взмах рукой, — как он касается кожи, проводит рукой по шее, склоняется к лицу.
— Весело. И как? Дядечке повезло?
— Почти. — Я против воли улыбнулась. — Наверное, у меня на лице все было написано, как-то в среду статистика была последней, и он попросил меня задержаться.
— Судя по всему, — Пашка принюхалась, — на этом романтика и закончилась.
— Да. Он меня поцеловал. Дыхание отдавало столовской картошкой, губы были до противности слабыми, а руки, которые он запустил под свитер, потными и дрожащими.
— Восторг, — захихикала змея.
— Я убежала. И больше никогда не ходила на его лекции.
— Получила пять автоматом?
— Четыре, — поправила я. — К чему я это говорю, иногда люди любят мысли о чем-то, а не само действие. Иногда я гадаю, как это могло бы быть. И боюсь даже представить, чем будет пахнуть поцелуй Веника.
— Но иногда так хочется проверить, — кивнула Пашка. — Старик поставил артефакт вызова, как скоро хозяин разжует падальщика и выплюнет. Всего лишь из-за мыслей.
— Пошла ты, — повторила я, главным образом потому, что ничего больше в голову не приходило. — Ревнивый демон, звучит, как анекдот.
— А кто говорит о ревности? — удивилась змея. — Он убьет его потому, что… — Она оборвала фразу, чуть повернув голову, но на тропинку так никто и не вышел, библиотека оставалась темной.
— Почему?
— Потому что. Хватит трястись, хватит думать, что все кончено. — Пашка вдруг схватила меня за блузку и дернула, удлинившиеся когти проткнули затрещавшую ткань. — Из-за твоего страха у меня клыки растут, и яд вырабатывается в немереных количествах.
— А как же «Костя»? — хрипло спросила я. — Или нелюди готовы выбросить в выгребную яму даже тех, кого любят?
— Сейчас плюну ядом, и завоешь уже по делу. — Явидь отпустила мою блузку. — Я хочу его вернуть, еще раз впиться зубами в плоть и слизать кровь. — Она сглотнула. — Хочу услышать его «змейка», да просто хочу его. Но в отличие от тебя, если ничего не получится, не буду разбивать голову о стену.
— Я тоже не буду. — Я оглянулась, кусты качались от ветра, вряд ли мы были одни, но никто не хотел вмешиваться в дело воспитания человека.
— Не ври. Когда приходит Алиса, ты вспыхиваешь, как лампочка, но потом вспоминаешь, и тебе становится стыдно за радость, что дарит дочь. Скажешь, не так?
— Не скажу. Никогда не спорю с тем, кто сильнее.
— Умная позиция. Так, может, включишь мозги? Потому что из человека ты превратилась в добычу. Ты же так гордилась вашим племенем, вашей чистотой. Давай, отвлекись, сходи к дочери, спроси, есть ли у нее чистые носки и пилка для ногтей.
— Что? — Я выпрямилась.
Пашка засмеялась, моментально почувствовав произошедшую перемену.
— Что ты сказала? — спросила я, стараясь не потерять тот обрывок мысли, за который удалось зацепиться. — Марк еще здесь?
— Даже не сомневайся, справа, в кустах, — указала она и крикнула: — Выходи, мелкий.
Гроздья цветов, похожих на нашу сирень, только в два раза крупнее, закивали головками, выпуская на тропинку осыпанного светлой пыльцой мальчишку.
— Видел вора? — не успел малец отряхнуться, спросила явидь. — Ты же все время рядом терся.
