По направлению к любви - страница 35

Ты ещё раз зайдёшь в свой дом, нынешний хозяин которого вспомнит, что слышал в разговорах папину и твою фамилию, побродишь по городку, кажущемуся теперь маленьким и затрапезным, искупаешься в бассейне. И когда выйдешь из воды по режущей ступни сварной лестнице и увидишь справа туркменский аул, слева – городок, а прямо перед собой – стадион, у тебя возникнет отчётливое ощущение того, что ты никогда не уезжал отсюда, что не было Астрахани, Москвы, всей другой жизни.

Будет невыносимо, до помрачения рассудка жарко, и у Ирины на предплечье эта жара навсегда оставит метку: следы как от прививки. В местной марыйской гостинице не будет воды, света и замков на дверях. С наступлением темноты покидать её будет опасно. Не всякая московская девочка пустилась бы в такой вояж. Ты больше никогда не приедешь сюда, но и никогда не забудешь эти места.

Почему так притягивает к себе пустыня? Может быть потому, что в ней нет ничего лишнего. Нет отвлекающих внимание деталей: один и тот же песок под ногами, открытый днём палящему солнцу, а ночью – густо посоленному звёздами небу.

Только море соразмерно пустыне, только в море, как в пустыне, ты не видишь ничего, кроме неба. Бродский писал, что морская линия горизонта – единственная в живой природе идеально прямая линия. Пустыня тоже, если отъехать от неровностей барханов.

Зыбучие пески – чем тебе не волны: так же изменчивы и так же хранят свои тайны.

Это идеальное место для размышлений о грандиозности божьего замысла (привет, месье Сент-Экс!)

Ты будешь искать следы пустыни своего детства в пустыне Негев в Израиле и в иорданских предгорьях, и не найдёшь. Дело в том, что они реальны, а твоя пустыня – раскрашенный тобою миф, декорации, в которых проходил праздник твоего детства.

Это как мамин или бабушкин суп или каша, которую ни одна жена повторить никогда не сможет, нечего и стараться: выйдет почти то, но не совсем.

Картинки твоего детства – те же миражи.

Вот ты от нечего делать сидишь в тени и наблюдаешь, как солдаты пытаются завести большую пыльную зелёную машину с торчащими из неё антеннами. Всякий раз, когда она наконец-то заводится, они издают торжествующий вопль, а когда глохнет – не очень громко повторяют одно и то же незнакомое тебе слово и при этом почему-то озираются.

Это повторяется несколько раз.

За обедом ты спрашиваешь у бабушки, что означает это слово. Бабушка вздрагивает, потом берёт себя в руки и осведомляется, откуда ты его знаешь. Получив ответ, как будто успокаивается и просит немедленно забыть это плохое слово раз и навсегда. Сашенька, раз и навсегда. Это ошибка. До этого случая тебя призывали только запоминать и никогда – забывать. Промаявшись до вечера, ты честно подойдёшь к бабушке и признаешься, что, как ты ни старался, забыть никак не получается.

И так по сей день.

Вот ты научился ставить пластинку в патефон, и с радостью делаешь это по просьбе умиляющихся молодых родителей, играющих в тебя как в куклу. Вот они хотят сменить пластинку, но ты оказываешься однолюбом (Господи, во всём бы так!) и в десятый раз ставишь свою любимую «Наши годы длинные, мы друзья старинные». Под неё ты готов на всё, но родители с каждой новой порцией длинных годов и старинных друзей умиляются всё меньше.

Вот папа приносит домой ваш первый магнитофон, вы дружно изучаете инструкцию и первым делом записываете себя. Выясняется, что по заказу сказать особо нечего, но все хохочут как ненормальные, не узнавая свои голоса.