Комнатой я была довольна, собой не так сильно, поэтому последний день был пущен на салон поиски спортзала. Больше всего в найденном радовал бассейн, который я тут же и опробовала. Стоя в раздевалке и собирая полотенцем текущие по мокрым волосам ручьи, неожиданно для себя подмигнула отражению. Карие глаза, острое скуластое лицо, волнистые каштановые волосы, худая фигура как заслуга генетики, спорта и питания, почти модельная. Мы с Рейчел такие, неудивительно, что Майкл настолько хорош. Мой маленький принц.
– Мы справимся, Клэр. Что может пойти не так?
***
Коллектив центра принял меня радушно, даже несмотря на некоторый акцент и встроенный снобизм британцев.
Но никакой снобизм не помешал им завалить меня работой. В центр привозили детей, много детей и не всегда местных.
Реабилитация, социализация, подтверждение диагнозов и лица.
Ненавистные родительские, среди которых было так мало любящих и понимающих. Чаще всего это были усталые матери и злые отцы, если они вообще были. И просьбы вылечить. Вылечить их кровиночку.
Неизлечимо.
Ты можешь вывести аутиста в высокофункцианальную стадию, если у него нет синдрома Крамера. Ты можешь подобрать методику внедрения в социум, создать им правила, найти способы разгрузки и успокоения. Может помочь медикаментозно, и водить к специалистам.
Но никогда не вылечишь.
Это убивало всех.
Кроме меня.
В один прекрасный день, я пришла к выводу, что появление множества таких детей, это почти новый виток эволюции. Природа умнее и принимает окружающую действительность куда быстрее нас.
Эмоции. Эмоции, которые заставляли сбиваться в стаи, чтобы выжить, больше не нужны. Одиночки с высоким уровнем интеллекта куда полезнее и эффективнее, а значит рудимент начал отсыхать.
Это печально. Общество не готово, потому что вместе мы стая, которая должна двигаться в одном направлении и жестко ломать тех, кто прокладывает курс.
Этого я не понимала, за это и ненавидела родителей. Зато самозабвенно обожала детей и отдавала им всю себя. Чтобы кто-то объяснил им, что они заслужили жизнь не меньше, чем импульсивный ребенок по соседству или чувствительная девочка из другого класса. Чтобы они видели что-то, кроме усталости взрослых в их окружении.
Но эта злость моя личная, потому что были и горящие семьи, которые в жерле своего очага отогревали малышей так сильно, как только могли.
Уже через пару месяцев я так привыкла, что искренне полюбила Лондон. Он был хмурым, чуть мрачным и тщательно хранил свои сокровища, прямо как и я.
Мы были похожи, и сердце начинало биться в унисон с ритмом жизни этого города.
На себя я также взяла заботу о комфорте миссис Хадсон, чего она никак не ожидала, но с радостью приняла.
Заботился ли о ней кто-то?
Я всю жизнь о ком-то заботилась, поэтому без этого чувствовала себя слишком некомфортно.
Мы лечили ее бедро, вместе проводили свободное время на кухне, я помогала с уборкой, ходила в магазины за продуктами и чаще всего готовила нам ужины, тихие, почти семейные, слушая трескотню милой и доброй птички.
Я так и звала ее про себя. Птичка.
И однажды, ее боли стало так много, что за бокалом крепкого бренди, она выплеснула ее наружу.
Ее мальчик, Шерлок Холмс, о котором довольно долго судачили здесь, умер. Он и его друг Джон Ватсон, заменили ей семью, и теперь эта семья растворилась в небытие, оставив лишь воспоминания.
Шерлок покончил жизнь самоубийством, Джону было тяжело, и он съехал отсюда, искренне не имея сил находиться там, где жил ОН.
