В этом прошлом я навсегда похоронил частичку своей потрепанной души. И в нем же осталась Она. Женщина, которую я предал. И которую, несмотря на отчаянные попытки, так и не смог забыть.
Нет, не то чтобы я думаю о Диоре днями напролет… Скорее так: ее образ напоминает пулю, застрявшую в теле. Вот вроде и не беспокоит, и жить не мешает, но ты все равно знаешь: она где-то внутри. Блуждает. Порой ранит внутренние органы. Незаметно травит свинцом.
Я не знал, что она будет на этом приеме. Не искал встречи с ней, хоть и вернулся в Россию год назад. Просто понимал: такое не забывается, не прощается и не реанимируется.
Иногда конец – это просто конец. Без всяких надежд на новое начало.
Связь с Диорой была самым ярким, самым светлым и эмоционально насыщенным фрагментом моей жизни, но я осознал это слишком поздно. Когда уже нельзя было ничего изменить или исправить.
Ведь настоящая ценность момента ощущается только после того, как он становится воспоминанием.
Минуло четыре года, и вот она снова передо мной. Повзрослевшая. Немного печальная. С потухшим взглядом и без восторженной улыбки на губах. Но при этом все такая же утонченная, женственная, до изнеможения красивая…
Диора отводит взор и спешно уносится прочь. Даже не сомневаюсь, что подальше от меня.
А я по-прежнему стою на месте, пораженный и одеревеневший. И только когда ее стройный силуэт скрывается из виду, вдруг понимаю, что все это время я вообще не дышал.
3. Глава 3. Диора
Белая тугая струя ударяется о дно и разбивается на десятки прозрачных капель, стремительно стекающих по краям мраморной раковины. Я специально включила воду на полную мощность. Чтобы заглушить шум собственного пульса, который, по ощущениям, сотрясает не только меня, но и окружающее пространство. Словно огромный, громыхающий сабвуфер.
Губы дрожат. В носу щиплет. Голова идет кругом. Я уже давно не плакала, но сегодня у меня есть оправдание. Когда-то я сильно любила.
Так любила, что кровью харкала из-за разбитого сердца.
На самом деле это очень страшно – вновь переживать эмоции, которые однажды тебя чуть не уничтожили. Убить не убили, но покалечили знатно. Так, что некоторые раны до сих пор ноют.
Глядя в зеленые глаза Ранеля, я будто заново погрузилась в тот роковой день: номер отеля, смятые простыни и изнуряющее одиночество, щедро облитое кислотой публичного позора.
Я до сих пор помню, как за Измайловым захлопнулась дверь, как я упала на пол и несколько часов подряд ревела белугой. Мне было так плохо, что я даже не могла доползти до кровати. Так и валялась на ламинате, гипнотизируя мутным от слез взглядом темно-коричневый плинтус. С тех пор я не люблю коричневый. Он ассоциируется с душевной болью и бессилием.
– Диора? Ты тут? – по ту сторону двери я слышу голос мужа.
Черт! Почему он меня ищет? Сколько я проторчала в этой уборной?
– Я здесь, Арслан, – с наигранной беззаботностью отзываюсь я. – Что случилось?
– Ты пропала на полчаса. Я начал волноваться, – его голос становится ближе. – У тебя все в порядке?
– Да-да, просто… Просто я на телефон отвлеклась. С Надирой общалась, – выдумываю на ходу. – Сейчас выхожу.
Выключаю воду и бросаю встревоженный взгляд в зеркало. Веки кажутся слегка воспаленными, но в остальном все не так плохо. Румяна и хайлайтер умело скрывают мертвенную бледность лица, а темно-красная помада перетягивает внимание с глаз на губы.
