– Вперед! Прибавь! Молодец! Теперь вправо. Рви! Молодчина!
Еще немного, еще совсем немного – и они проскочат обстреливаемый участок. Надо немножко потерпеть, совсем немного, ребятки…
Танк подминает под себя натянутую на вкопанные бревна колючку, наворачивая усеянную шипами проволоку на гусеницы, и они влетают на бруствер фашистской траншеи. Механик, матерясь, яростно рвет рычаги, делая над окопом почти полный разворот и хороня под пластами земли тех, кто не успел убежать. За несколько секунд до этого, прежде чем бронированный лоб тридцатьчетверки пошел вверх, Виктор успел заметить немецкого солдата – совсем молоденького, с выпученными от страха глазами. Он держал в руках магнитную противотанковую ручную гранату Haft-Hohlladung 3 (сколько бы ее в справочниках миной не называли, а посмотреть на нее в живую, и сразу ясно – граната!), собираясь, видимо, прилепить смертоносную кумулятивную штуковину к борту, когда танк начнет переползать окоп, но, видимо, так и не решился. Виктору должно быть его жаль, ведь он не виноват, этот мальчик, что его прислали сюда, в эту кровавую мясорубку, и дали в руки мину, наспех показав, куда и как ее крепить. Должно быть его жаль, но он, напротив, чувствовал какое-то странное удовлетворение от мысли о том, что парнишка лежит сейчас на дне траншеи, засыпанный землей, а может, даже и мертвый.
Атакующие танки проскакивают первую линию окопов, измочаленных траками, полузасыпанных, курящихся дымом после нескольких попаданий. Танк легонько подбрасывает, под гусеницами что-то хрустит и коротко скрежещет, и Виктору совершенно не к месту вспоминается, как приятель его отца называл «хрустиками» сумасшедших лихачей на мопедах. Его излишне живое воображение, разумеется, немедленно рисует соответствующую картинку, и Виктора начинает тошнить. Мать-перемать, не хватало только, чтобы прямо в танке вырвало! Вот стыдоба-то. Небось начинающая геймерша Натка танк не заблевала, хотя ей-то было бы простительно – баба, да еще и первая игра.
Но с подступающим к самому горлу комком бороться все труднее и труднее, да еще и танк трясет так, что я едва удерживаюсь на подвесном сиденье, пару раз даже приложившись плечом о шершавую, выкрашенную белой краской броню… Интересно, будет синяк или нет? У некоторых ребят с коэффициентом пси-ассоциации выше девяноста такое случалось. Правда, у него жалкие восемьдесят три с половиной…
– Короткая! Огонь!
Вслед за щелчком в наушниках шлемофона оглушительно ахает танковая пушка. Казенник скользит назад, под ноги заряжающему летит дымящаяся стреляная гильза. Дз-зынь… Заряжающий, не дожидаясь моего приказа, запихивает в ствол новый снаряд, осколочно-фугасный, как и договаривались перед боем. Затвор сочно клацает, запираясь. Глухой удар. Прямехонько в лоб.
– Срикошетило, – озвучил мехвод. – Хотя по теории должно было бы пробить.
– По какой теории? – Судя по голосу заряжающего, он на взводе. Хотя все они сейчас такие.
– Геометрию учил в школе? – Веселится стрелок-радист. Этот в хорошем настроении всегда – Виктору пора уже привыкнуть, что он знает о членах своего экипажа куда больше, чем полагалось человеку, только что попавшему в чужое сознание. То есть он знает, что так и должно быть, а вместе с тем этот факт всякий раз продолжает удивлять.
– Если учил, то должен понимать, что такое катет, а что такое гипотенуза. У немцев броня вертикально расположенная, а нам против их снарядов – тьфу, и растереть. Так что ни по какой теории и не должно было. По статистике знаешь как? Восемьдесят девять процентов попаданий в верхнюю лобовую деталь абсолютно безопасны. А оставшиеся одиннадцать процентов приходятся на семьдесятпятки да еще более крупный калибр.
