По правде говоря - страница 10

Так прошло десять лет. И теперь я узнаю, что Веклеры возвращаются в город. Что, интересно, это значит?

И значит ли, вообще?

Для полноты ощущений этого дня, вечером мне позвонила мама. Она не часто звонила мне сама, и каждый её звонок вызывал тревогу, ожидать можно было чего угодно. Я как раз подходила к дому, остановилась, чтобы поговорить с ней. Делать этого при Вовке не хотелось, они с мамой друг друга откровенно недолюбливали. Мой парень считал, что моя мать не в себе, и оттого не спешил принимать её, её проблемы и просьбы всерьёз, а мама на это обижалась, и в ответ, в глаза и за глаза, называла Вовку нахлебником. Не всегда, конечно, но та ситуация, когда я каждый день хожу на работу и содержу чужого, по её мнению, мужика, её не устраивала.

– Я тебя не так воспитывала, – каждый раз говорила мне мама. – Быть зависимой от мужчины, конечно, плохо, но быть дурой, Вика, куда хуже. Задумайся об этом.

Я задумывалась, но с мамой эту тему не обсуждала. Ждать от неё объективности не приходилось.

Я ответила на звонок и сходу поинтересовалась:

– Да, мама, я тебя слушаю. Что-то случилось?

– Ты давно мне не звонила. Хотела спросить у тебя, не случилось ли чего? – Голос матери звучал сдержанно и с ноткой огорчения.

– У меня всё в порядке, – заверила я. – Просто конец квартала, отчёты, сама понимаешь.

– Понимаю, – проговорила она.

Мы обе вдруг замолчали, как будто нам нечего было сказать друг другу. Но, самое ужасное, что я приходила к мысли, что, на самом деле, нечего. Обычно мама либо отчитывала меня за то, что я всё делаю не так, что личная жизнь у меня не складывается, либо заговаривала о Ксении. Оставалось только подождать, по какому сценарию сюжет будет развиваться сегодня.

– Мне сегодня Ксюша приснилась, – проговорила она после паузы. Я прикрыла глаза, радуясь тому, что мама не может меня видеть в этот момент. Моя реакция, если она считала, что я отвергаю или отказываюсь воспринимать память о сестре, вызывала у мамы приступ злости или слёз. А то и всё это вместе. Переносить её горестное состояние месяцами, годами, было очень тяжело. Поэтому я и не судила отца за его поступок. Жить в окружении памяти о сестре невыносимо.

Я присела на край лавки у подъезда. Обхватила руками свою объемную сумку. А в трубку произнесла:

– Надеюсь, это был хороший сон.

– Она не часто мне снится, не часто даёт увидеть себя. – Порой мама путалась, и не могла конкретно объяснить, как воспринимает исчезновение старшей дочери – жива она для неё, ждёт ли она её возвращения, или всё-таки Ксюши, в её понимании, больше нет. Когда она ей снилась – вроде бы приходила к ней повидаться, а когда она о ней говорила днём – то как о живой. – Но в этот раз она была очень красивой, в белом платье, как в свадебном… Наверное, она бы вышла замуж за того молодого человека, как думаешь, Вика?

Вступать с мамой в диалог было необдуманно с моей стороны. Мы всё это уже проходили и не раз, переговорили сотни раз, ругались, что-то доказывая друг другу, и всё заканчивалось тем, что я бессердечная, а мама заливалась слезами. Поэтому в последние годы я научилась молча слушать её, стараться не принимать близко к сердцу все её рассказы, и уж точно не спорить. Но намёк на Ксенину свадьбу с Григорием Веклером именно сегодня здорово ударило по нервам, и без того натянутым целый день.

С мамой я проговорила недолго, ей нужно было лишь рассказать мне свой сон, пожаловаться, поговорить о Ксюше, мне хватило и тех минут, что наш с ней тягостный разговор продлился. Я её выслушала, вслух понадеялась, что ей стало легче, и сегодня она спокойно уснёт, и, как примерная дочь, попросила звонить в любой момент.