Делать было нечего. И вот я стоял на кушетке на четвереньках, в чём мать родила, перед докторшей. Она положила руку мне на поясницу и подала очередную команду:
– Спину опустите, – докторша усилила слова нажатием рукой, для меня определяя, в каком месте опустить спину. Только я послушно выполнил команду, как хирургесса заширнула палец мне в задний проход. Я едва не задохнулся. Докторша, быстро орудуя пальцем, обследовала меня из нутрии и, скинув в таз перчатку, как ни в чём ни бывало, уселась за стол и принялась записывать результаты наблюдений. Мне же коротко приказала:
– Дверь для выхода там. Не забудьте трусы.
Вот почему я не видел никого из тех, кто прошёл медосмотр. Комната, в которой принимала докторша хирургесса, имела второй выход. На прощание я улыбнулся куче забытых трусов, представив, как улепетывали из этого кабинета их обладатели. После хирурга отроки проходили в помещение в другом крыле корпуса и накапливались в ожидании своей участи. Когда я вошёл, на меня уставились несколько пар глаз. Первая мысль, которая меня посетила, рассмешила до коликов, и я тут же её озвучил:
– Вот мы и не девственники.
Прошедших медосмотр собирали в накопитель, куда входил дьячок и, выкрикивая фамилии, делил собравшихся на две группы. Меньшую – выводили в дверь с выкрашенными стеклами, которая вела обратно в коридор, с которого начинался медосмотр, – это были те, кто не прошел медкомиссию и на второй экзамен не допускались. Но это нам суждено узнать позже. Большую группу, в которую попали мы с Виктором и Семён, дьячок вывел в другую дверь с приколоченным к ней восьмиконечным крестом. Мы прошли по темному коридору, и когда, натыкаясь друг на друга, остановились, дьячок открыл следующую дверь в большое светлое помещение, осветив и нас и коридор ярким солнечным светом. Нашему взору предстали полки с аккуратно сложенными одеждами и огромные полосатые мешки, набитые бельём. В нос ударил тяжёлый сырой воздух с парами хозяйственного мыла. Но мы как завороженные смотрели на два огромных, на всю стену, окна. В них и втекал солнечный свет. Радость охватила всех, и поднялся галдеж, который осадил дьячок грозным: «Цыц!». Встретила нас хозяйка прачечной кастелянша – добротная баба в наглухо повязанном платке. Она расплылась в улыбке:
– А-а, касатики, будем знакомы – тётя Лида, – представилась кастелянша, и принялась снимать с полок свертки с одеждой и выкладывать на прилавок.
– Всем одеваться, – призвал дьячок.
Отроки начали хватать одежды и подняли веселый гомон. Это было первое веселье с самого начала медосмотра. О группе, которую вывели в другую дверь, вспомнили, когда все оделись и разглядывали новые семинарские наряды – подрясники.
– Все, кто находится здесь, годятся по телосложению и мускулам быть батюшками, – прокомментировал Дьячок наш интерес.
Вся группа с облегчением выдохнула, и грянуло дружное «Ура!» Но недолго длилось ликование. Вдруг кто-то сказал:
– Ещё же второй экзамен.
Опять наступило гробовое молчание. Разрядил обстановку всё тот же дьячок:
– Одеваемся, одеваемся, сам ректор распорядился вас облачать, стало быть, все поступите. Благодарите наступающие перемены в стране. Набор должен быть полным.
Последних слов дьяка мы не поняли, новый выдох облегчения пронесся по толпе без дополнительного ликования. Общительный же дьяк продолжал распространяться:
– Не все дойдут до окончания.
