По велению души - страница 2

Из далёких воспоминаний Феврусью в реальную жизнь вернула Ирка, она стояла посреди тропинки и хныкала.

– Мама, у меня ноги устали, я отдохнуть хочу.

– Надо идти доченька, опять ведь заполночь придём.

– Мама, я есть хочу.

– Ладно, остановимся, отдохнём немножко.

Она крикнула впереди идущим парням, те остановились и все расселись на нарты передохнуть. Феврусья достала из мешка свёрток и раздала всем по варёной картошке и куску ржаного хлеба, вода в бутылке была очень холодной, поэтому пили по глотку. Снова хныкала Иринка.

– Мама, далеко ещё, у меня ноги сильно-сильно устали.

– Надо идти до избушки, до станка, здесь же не будем ночевать. – Ванька поднял голову и добавил.

– Ты нас Ирка только тормозишь, мы вот пока отдыхаем, ты бы вперёд бежала и бежала, всё равно ведь скоро догоним.

Шли уже шестой день. Ночевали, где придётся, то в охотничьей избушке, то в бане брошенной всеми деревни, то в деревушке, кто на ночлег пустит. Расстояние между станками было около тридцати километров, где-то конечно побольше, где-то поменьше. Хорошо, что тропинка была накатана лыжами и натоптана ногами, иначе бы семья не успевала проходить за день такие расстояния. Тропинка шла на север, точнее на северо-восток, всё по лесу, петляя между деревьями и обходя огромные, занесённые снегом валёжины и кусты, пригнувшиеся к земле под тяжестью осевшего на них снега. Иногда дорога пересекала ручьи, и нарты приходилось осторожно спускать, затем, напрягая все силы, вытаскивать на подъём. Когда направление дороги и ручья совпадало, она шла прямо по льду, занесённому снегом, вдоль крутых, заросших кустарником берегов. По льду было идти легче, не надо огибать деревья и кусты, не надо бояться пружинивших и больно бьющих веток кустов, вылетающих от впереди идущего ходока. Дорогу пересекало много следов, судя по ним, здесь в изобилии водились лиса, заяц, белка, соболь, горностай. Белку можно было даже увидеть, когда её вспугивали подошедшие вплотную люди, при этом она пугалась и, громко цокая, быстро взбегала по стволу дерева и молча смотрела на тех, кто её так неожиданно потревожил. Иногда вспугивали рябчиков, те частенько прятались от морозов в снегу и, услыхав подходивших людей, шумно вылетали из снега и рассаживались вблизи на ветки деревьев. Ванька, шедший первым, хватал первые попавшиеся под руку сухие ветки, сучья и кидал ими в лесных птиц, чем пугал их ещё больше и те улетали и прятались так, что их больше уже и не было видно.

Не много отдохнув, Феврусья поднялась.

– Ребята вставайте, идти нам надо, идти похоже, ещё далеко, давайте с Богом.

И снова успокаивающее поскрипывание нарт наводило на воспоминания, которые, казалось были в такой далёкой, другой жизни.

Деревня Сушняки в Томской области была чуть побольше Кондратовки, здесь было уже полтора десятка домов и начальная школа, которую сделали из небольшой деревенской церквушки. Колхоз был бедный и люди жили бедно, однако растили зерновые, овощи, занимались животноводством. Харлампия как поставили председателем колхоза, он им так и оставался бессменно до ухода на войну. В семье у них каждые два года рождался ребёнок, только далеко не все выжили. Такое уж время было тогда, трудное, да голодное, трое детишек умерло маленькими, да ещё один утонул в деревенском пруду в шесть лет. Вода сильно притягивает маленьких детей, вот и катались они на самодельном плоту, пока тот не перевернулся. Все детишки успели выскочить на берег, а их сынок Евгений остался в воде, наверное упал как-то неудачно. Прибежали взрослые на крики пацанов, давай нырять в воду и вытащили того малыша, только вот вернуть к жизни уже не смогли. После этого плот сразу же распилили на дрова, да ведь сыночка-то уже не вернёшь. Восемь детей растёт у неё. Старшей дочери Фене двадцать один год, она в прошлом году вышла замуж, за высокого красивого парня Николая, пришедшего с войны старшиной. Он был старше Фени на пять лет и до войны уже был женат, но что-то не сложилось у них в той семейной жизни, зато с Феней вроде хорошо жить начали, дай-то Бог. Вторая дочь, девятнадцатилетняя Зина тоже осталась в Сушняках, она работала счетоводом в колхозе, зарабатывала трудодни и так договорилась с матерью, что приедет к ним летом, после того, как они устроятся на новом месте. Ох, и досталось же этим девчонкам в годы войны, когда мужиков в колхозе не осталось. В свои пятнадцать – шестнадцать лет, им достался самый тяжёлый, повседневный деревенский труд. Приходилось и пахать, и сеять, и корма заготавливать, и быть главными грузчиками в колхозе. Мешки с зерном были все по семьдесят килограммов, это сколько же их пришлось им перетаскать. Бывало, придут вечером с работы, поедят, чем Бог послал, и залазят спать на палати, а уснуть не могут, всё стонут и стонут, животы-то надорваны от тяжестей. Вот и отпаивала их Феврусья травами – кровохлёбкой, да полынью, ведь им же ещё и матерями придётся когда-нибудь быть. Зину же последние годы на целые зимы отправляют вместе с лошадью от колхоза лес возить, в шестидесяти километрах от Сушняков лесопункт открылся, лес заготавливают, а чтобы вывозить его на берег Чулыма сгоняют людей с лошадьми со всех колхозов. Весной потом, по большой воде, сплавляют заготовленную древесину в Асино, там уже сами лесозаготовители справляются.