Всё не заладилось с первых минут. Молодой священник с насмешливыми чёрными глазами, окинув быстрым взглядом старательно подобранную для торжественного случая длинную юбку и синий платок (ах, эта тень от ресниц на бледной щеке Лизы Калитиной!), процедил недоброжелательно:
– Это что за монахиня пожаловала?
Тома растерялась и испугалась. Торжественное настроение улетучилось почти мгновенно, и очень захотелось улизнуть на улицу.
– Иди уже сюда, – сухо распорядился священник. – Деньги туда сдай, матушке за кассой.
Тома заплатила трясущейся рукой, получила свечу и встала рядышком с двумя шепчущимися девушками её возраста. Они тоже пришли креститься. Их одежда с коротенькими юбочками и тоненькими шарфиками на голове не вызвала у мрачного иерея никаких подозрений в скрытой гордыне.
– Как храмы открыли, так и повалили… всякие… – бормотал черноглазый священник, поглядывая на Тому. – Модно!
Тома чувствовала, что близко слёзы. Она молча смотрела на иконостас и два центральных лика – Христа и Богоматери – потихоньку расплывались. Дальше всё было как в тумане. Она подчинялась указаниям черноглазого, говорила, что надо, делала, что скажут. Подняла подол юбки, когда надо было мазать чем-то благоухающим ноги. «Ещё миро изводить на таких», – пробормотал священник себе под нос. Неправильно перекрестилась и услышала, что слева направо крестятся только дети Сатаны. Но слух был уже притуплен, зрение тоже, и даже мысли словно заморозились. Её тревожная душа защищалась от стресса. Тома уже представляла, что священник совсем другой, не злой и раздражительный, а добрый и понимающий. И что какой-то невиданный свет запутался пушистыми лучами в узких окошках наверху, а она сейчас сможет плавно взмыть в воздух. Прямо к этому свету…
После этого она долго не ходила в церковь. Лишь во время экзаменов в Академию Художеств, снова зашла в домовый храм и немного постояла. А потом начала ходить на службы, но уже вместе с Матвеем. Приход был молодой, наполовину студенческий, и чувство общины, защищённости, юношеские мистические настроения, атмосферность пасхальных крестных ходов по узким коридорам ночного здания с готическими средневековыми потолками, а главное, почти физическое чувство близости неба – всё это наполняло жизнь Томы в то время особым высоким смыслом.
Тома вспоминала всё это и одновременно мыла Баронету лапы, насыпала в миску корм, вытряхивала из сумки таблетки от головной боли, ходила по дому, выполняя какие-то нехитрые дела. Всё это, находясь там, в прошлом.
Такое у неё было удивительное свойство – уходить в своё прошлое, как в глубокий илистый пруд, она пыталась нащупать дно, но только глубже погружалась в тёмные воды. Это было мучительно, и Тома боролась со странной особенностью собственной психики довольно долго, но в результате ничего не добилась.
Одна из её случайных приятельниц, не склонная к излишней деликатности и жёсткая дама, заметила, что Томе хорошо бы пройти курс терапии – «Твои флэшбэки до добра не доведут. Ты посмотри на себя! Ты же ярко выраженная «пограничница», у нормальных людей таких провалов в прошлое не бывает. А если и бывает, они не парятся, а быстро выкидывают из головы».
Тома тогда задумалась, но решила, что это важно – не забывать собственное прошлое, даже если ты с ним не согласен, даже если ты бы хотел его изменить. Может, это поможет решить проблемы в настоящем? Проблема заключалась в том, что некоторые комнаты прошлого открывать откровенно не хотелось. Слишком страшно было внутри них. Но они открывались сами, не повинуясь её желаниям. Достаточно было внезапно и безошибочно узнанных цвета, звука, запаха… Может, приятельница и была права. Матвей, прекрасно зная её способность забредать в лабиринты памяти, ускользая от дня сегодняшнего, всячески Тому за это корил, словно боялся, что она может остаться в одной из этих душных комнаток и навеки погрузится в разгадывание зашифрованных манускриптов собственной жизни.
